С харьковчанкой Алиной (имя изменено по просьбе женщины) мы встречаемся возле общежития, где она теперь живёт с четырёхлетней дочкой. Алине — 39 лет, по образованию она швейный технолог. Женщина — коренная харьковчанка: она родилась в Харькове, там же училась и работала. Там же она вышла замуж и родила дочку Машу (имя тоже изменено). Сейчас девочке три года, у неё расстройство аутистического спектра. Она очень активный ребёнок, любит играть на улице, но пока не разговаривает. В Харькове Маша ходила в реабилитационный детский сад, теперь же они вместе с Алиной привыкают к жизни в Белгороде. В Харькове у них остался муж и пожилая мама.
«24 февраля я залезла в соцсети и узнала, что началась [Роскомнадзор]»
Пока Маша играет на детской площадке, мы разговариваем с Алиной. Она вспоминает, каким для её семьи было 24 февраля — первый день, когда началась «специальная военная операция на Украине».
— 24 февраля в четыре часа утра меня разбудили снаряды. Мне кажется, я одна такая глупая была, что не поняла, что началась [Роскомнадзор]. Я сначала не поняла, что за громкие звуки. Подумала, что дерево упало на крышу, и ветер его колышет. Я думала, что надо пойти и спилить дерево, взять у соседей электропилу. До шести часов утра я промаялась, утром встала, но звук не прекратился.
Утром мы обычно собираемся в садик. Так было и в этот раз. Я одела дочку, муж проводил нас до остановки, но там не было никого из людей, не ходили маршрутки, и звуки продолжались. Потом я залезла в соцсети и узнала, что началась [Роскомнадзор]. Я тогда подумала: «Как [Роскомнадзор], нам же в садик надо, у ребёнка только пошло развитие, она начала говорить слова, — вспоминает харьковчанка.
Незадолго до 24 февраля мама Алины попала в больницу с коронавирусом. Она была там и 24 февраля. Алина сразу поехала к ней, чтобы оставить еды.
— Я отправила ребёнка с папой домой, а сама поехала к ней. Метро ещё ходило, но туда постепенно спускались люди. Они сидели на ступеньках, на вещах, прислонившись к колоннам. Постепенно метро заполнялось. Я чудом доехала до мамы, а назад уже ехала на такси, потому что автобусов уже не было. За четыре часа в метро было уже очень много людей, приходилось просто протискиваться, но я всё-таки добралась домой, — говорит Алина.
«Соседа похоронили прямо в огороде»
Скоро маму Алины выписали из больницы, и она переехала из Салтовки к ней с мужем. Алина с семьёй слышали взрывы, выстрелы, со временем боевые действия приближались к их району. У них в доме был подвал, но они не прятались там. Как рассказывает Алина, они всегда считали, что «если прилетит, значит, это судьба».
— Да, — вздыхает Алина. — Мы сначала с мужем, как и многие, думали, что это ненадолго, пройдёт неделя-две и всё решится. Но скоро снаряды стали прилетать в наш район. Очень угнетало то, что мы выходили из дома и видели разрушенные здания. Не могу сказать, что мы боялись, нет, мы думали, что, если прилетит снаряд, значит, это будет судьба и надо будет что-то решать потом. Мы спокойно там оставались жить, но со временем чувство угнетения нарастало, потому что дочка оказалась изолирована. Её нельзя было отвести в сад, вывести на прогулку. Но несмотря на это иногда я всё же выходила с ней недалеко от дома. Соседи в такие моменты странно на нас смотрели, будто говорили: «Ой, почему вы не сидите в подвале, снаряды же летают», — улыбается Алина.
Женщина вспоминает, что семья просыпалась и засыпала под взрывы, ухаживала за огородом, выносила мусор и гуляла тоже под них.
— Каждый раз идёшь и думаешь, попадёт в тебя или нет? Очень страшно было, когда что-то горело. Когда мы выходили на улицу, видели ужасное зарево и чёрный дым, — Алина ненадолго замолкает и вздыхает. — Соседи хоронили умерших прямо в огороде. Это ужас. Я помню, как вышла на улицу и увидела, как соседи во дворе роют землю. Я тогда ничего не поняла. Потом мы вышли с ребёнком на улицу, а там несли гроб, — ужас. Просто мурашки по коже были. Кроме как огорода, больше некуда было похоронить человека. Боже, вспоминаю об этом, и мурашки по коже [до сих пор], — с ужасом вспоминает Алина.
«Из города нас вывезли „проводники“. Последние деньги мы проели»
Через какое-то время мама Алины посоветовала дочери уехать вместе с внучкой. Муж Алины не мог поехать с ней, потому что мужчин не выпускали из Украины из-за мобилизации.
— Моя мама сказала: «Ребёнок же растёт. Три года — это такой возраст, когда закладываются основы. Она должна говорить, она должна развиваться, делай что-то, дочка», — вспоминает слова мамы Алина. — После этого я нашла группу «Зелёный коридор» и написала там сообщение: «Пожалуйста, если у кого-нибудь будет место для женщины 39 лет и её трёхлетней дочки, вывезите [нас], только у нас нечем заплатить». Перед этим я посоветовалась с мужем. Он сказал: «Мужчин не выпускают, я не поеду. А ты решай, но денег у нас нет». Мы проели последние деньги. Волонтёры в Харькове приносили нам еду, и мы её кушали. Из-за того, что моя мама была больна коронавирусом, много денег ушло на лекарства для неё, — объясняет украинка.
После оставленного Алиной сообщения с ней связался волонтёр. Он предложил ей в 7:00 22 марта быть с дочкой уже одетыми и вместе с багажом прийти к точке сбора, где волонтёры собирали всех харьковчан, которые хотели уехать из города. Там их распределяли по машинам.
— С каждой машины люди платили волонтёрской организации сто долларов. Они частично шли на бензин, а частично — на покупку продуктов и лекарств тем людям, которые остаются в Харькове. Я потом спросила, почему меня взяли бесплатно. Волонтёр мне ответил: «По нашим законам, 25 процентов всей колонны, которая едет (15 машин), предоставляется людям, которые не могут оплатить». Это либо лежачие больные, либо беременные женщины, либо ребёнок с матерью. Я, конечно, тогда не поверила, что так бывает, но мы всё равно тут, — улыбается Алина.
Тех волонтёров, которые организовывали выезд людей, называют «проводниками». Алина рассказывает, что на каждом блок-посту они выходили и говорили что-то сначала украинским, а потом и русским военным. После этого колонна с беженцами спокойна ехала дальше.
— Мы даже не выходили из машин. Только один или два раза нам открыли дверцу в машине и посмотрели, как мы там сидим. Ну а как: сумки под ногами в два яруса, на руках ребёнок, а рядом девушка беременная сидит. С теми, с кем мы ехали в машине, мы были совершенно не знакомы. По пути мы общались, делились страхами, тем, что нам всем трудно, тяжело выезжать, что мы все хотим жить. Телефонами мы не обменивались, мы ехали в никуда. Нашу колонну из 15 машин пропускали раз в час по пять машин, чтобы не вызвать подозрений. Всего тогда вывезли около 80 человек, не считая детей.
Нашего водителя звали Олег. В чате все очень хорошо о нём отзывались. Он управлял всей нашей колонной, говорил, где надо остановиться, кому надо пакеты с едой давать, кому нет. Он постоянно созванивался с кем-то по телефону, говорил: «Забери к себе бабушку, она не может оплатить» или «Привези лекарства этому дедушке, потому что ему надо принимать их по часам». Мы ехали и просто были в шоке, как он всё успевает. Так и выехали. Семья, в чьей машине мы ехали, довезла нас до границы, а дальше мы пошли пешком. Ещё когда мы ехали, нам говорили брать с собой пакеты с едой, консервы, сигареты, хлеб, — что-то, чтобы отдать солдатам. Только на одном блокпосту от еды отказались, на остальных всё взяли. Было примерно 5–6 русских блокпостов и около десяти украинских, — продолжает свой рассказ Алина.
«На границе военные посмотрели мой телефон и опросили меня»
— На российской границе у нас смотрели телефоны. Я не чистила его, но там ничего такого не было, поэтому я не переживала. Телефон не отдавали минут 40: смотрели все мессенджеры, всё проверяли. Дочка ужасно хотела спать, кушать. Как только мне отдали телефон, нас провели в комнату. Был небольшой опрос, но проводил его вполне доброжелательный мужчина военный. Он спрашивал, кем я работаю, кем муж работает, воюет он или нет, почему не поехал, почему мы уезжаем, — вспоминает Алина.
— Последний вопрос был: «Вы голодные?». Мы сказали «Да!», — улыбается женщина. — Нас покормили, и я попросила, чтобы нам где-то выделили комнату, чтобы ребёнок поспал. Нам дали такую небольшую комнатку с диванчиком. Ребёнок спал ровно два часа.
Потом к границе подъехал автобус. Он забрал Алину с Машей и других беженцев. Сначала их привезли в один из белгородских ПВР. Там сотрудница поисково-спасательной службы переписала все данные мамы с ребёнком.
— Не знаю, зачем им это было нужно, но нас не выпускали в это время из автобуса. Ребёнок маялся, он этого не понимал. Я очень просила выпустить нас, и нас выпустили. Она чуть-чуть побегала по полю, а потом нас повезли в ПВР. Мы были в «Вираже». Там очень хорошо — с улыбкой рассказывает Алина. — По сравнению с Харьковом сейчас там небо и земля. Там очень хорошо кормят, там моему ребёнку сразу дали горшок, зубную пасту, щётку, — перечисляет девушка.
— Когда нас только привезли, ребёнок хотел есть и спать. Было уже 21:00, но нам сказали, что пока нас не внесут в компьютер, ничего этого мы не получим, поэтому терпите. Кое-как мы всё это вытерпели, дали все данные, вплоть до того, кто мы по образованию и какую работу хотели бы получить. Потом нас приняли в палатку, дали раскладушку и постельное бельё. Было очень неожиданно, но в палатках оказалось тепло. У меня там ребёнок босиком ходил по коврику. Хорошо придумали, — отмечает мама.
«Психолог сказала, что нам незачем терять время в ПВРе»
В ПВР девушку с дочкой приняла психолог. Она посоветовала им уехать отсюда и не ждать распределения в другой город.
— Она сказала: «Вам нечего терять тут время, вам надо заниматься ребёнком, поэтому советую вам снять комнату, жильё и начать оформлять какой-то статус, чтобы реабилитировать ребёнка». Так мы и поступили. Не знаю, может быть, если бы не психолог, мы бы и дальше поехали. Потому что через два дня пришла разнарядка, что всех везут в Калугу в пять утра. Нам объяснили, что в Белгороде готовят санатории для беженцев, но они пока не готовы, в какой области первой освободятся места, туда и повезут. А мы в лагере уже сдружились с несколькими семьями, так не хотелось расставаться с ними, — рассказывает Алина.
Комнату в общежитии, где женщина сейчас живёт с дочкой, ей помогла снять волонтёр Юлия.
— Она договорилась через свою знакомую. У нас не было денег, я выехала практически без копейки. Я взяла с собой зарплатную карту, надеялась, что на неё придут деньги, но этого не произошло. Деньги нам собрали здесь волонтёры. Они собрали нам 9 тысяч наличными, отдали, и у нас появились деньги, чтобы оплатить эту комнатку. Остальные деньги мы оставили на непредвиденные нужды... В основном нам всё дают волонтёры: и еду, и одежду, и бытовую химию.
Я даже не знаю, как нас нашла волонтёр. Наверное, сама судьба нам послала её, потому что я нашла группу «Помощь беженцам», и там было такое интересное сообщение: «Я хочу помогать адресно, не хочу просто так покупать то, что может быть не нужно человеку. Если кто-то стесняется обратиться за помощью, напишите мне в личные сообщения». После этого я написала ей. Помню, как она привезла нам мешок картошки нам и целую коробку домашних консервов, — с улыбкой рассказывает женщина.
После того как Алина уехала из пункта временного размещения, она сразу обратилась в УФМС, чтобы подать документы на получение статуса беженцев. Через время её пригласили на бесплатную консультацию, помогли оформить нужные документы. После этого Алине с дочерью нужно было месяц ждать решения комиссии, чтобы узнать, присвоят ли им статус беженцев. Сейчас юристы помогают ей оформить документы.
Время на получение статуса беженцев Алине продлили ещё до трёх месяцев. Окончательное решение она узнает только в августе. Пока она с дочерью, по словам женщины, живут на продукты волонтёров. Параллельно они собирают документы на оформление инвалидности для девочки.
Пока Алина не получит ответа по статусу беженцев, она не может устроиться на работу и не может устроить ребёнка в детский сад.
— У нас есть запасной вариант, нам нужно встать на миграционный учёт. Я нашла группу, где люди приглашают к себе, она называется «Приму беженцев». Там прямо пишут объявления, например: «Я в Саратовской области, помогу с миграционным учётом, проживанием и питанием. За это приму помощь по хозяйству или присмотр за детьми». Что-то такое обычно просят. А есть, которые просто пишут: «Приму женщину с ребёнком». Но это разные уголки России, и как-то страшно ехать куда-то далеко одной. Но, с другой стороны, если нам откажет государство, мы просто не сможем ничего другого сделать. Мы не сможем вернуться назад, но и здесь остаться тоже не сможем, нам надо как-то легализоваться, — объясняет Алина.
«Мою семью должен спасти огород»
Женщина поддерживает общение с мужем по видеосвязи. Сейчас они разговаривают с ним каждый день. Он ухаживает за её мамой, которая восстанавливается после коронавирусной инфекции.
— Когда я уезжала, ещё был газ, потом его перебило. Они начали топить обогревателем, а сегодня ночью пришло сообщение, что были очень большие обстрелы, и что-то повредилось, и у них нет электричества. Но, слава Богу, у нас есть печка, мы можем её топить, пока есть чем топить. Мы до последнего берегли дрова. Я говорю «Мы», так как соотношу себя с тем домом. Я ещё не могу привыкнуть, что мы отдельно, потому что это всё-таки мой муж, — качает головой Алина. — Но знаете, они не унывают, они говорят: «Мы тут морковку посадили». Они надеются, что вся эта политическая ситуация как-то разрешится. Когда-то же это должно произойти. Даже если не разрешится, есть всё равно что-то надо. В Харькове закрыты все магазины. Их должен спасти огород.
С другими родственниками, которые остались в Украине, Алина сейчас не общается, но поддерживает связь с друзьями.
— Из моих близких никто не пострадал физически, но у многих из них пострадали их дома. У нас сплочённая команда друзей. Те, кто живёт в частных домах, приняли к себе тех, кто живёт на Салтовке, в многоэтажках. Там жили многие из моих хороших друзей. Мы периодически списываемся с ними в Telegram. Когда только началась [Роскомнадзор], мы писали в нашем чате: «Тут громко, там стёкла вылетели». Многие из моих друзей уехали в Россию: кто куда, но в основном к родственникам, — рассказывает Алина.
Сейчас женщина не знает, вернётся ли она в будущем в Харьков, но считает, что в ближайшее время у неё это не получится.
— Мы обсуждали это с мужем. Мы скорее всего не вернемся уже в Харьков. Во многом из-за ребёнка. Ей нужна длительная реабилитация длиною в несколько лет. Я планирую до школы вытянуть её на социальный уровень. Мне сказали, что в Белгороде есть благотворительные фонды, которые могут помочь. Поэтому здесь мы останемся не менее чем на три года. Муж тоже должен ко мне приехать. Он сказал, как только всё закончится, он приедет. Конечно, не хочется оставлять свой дом в Харькове. У нас там остался огород, хозяйство, нужно, чтобы хоть кто-то остался, потому что были случаи мародёрства, нам бы этого не хотелось. Было такое, что выехали все люди в нашем районе, и потом эти дома обокрали. У нас ничего ценного нет, но всё же. Ещё ходят слухи, что у военных не хватает провизии, и они ходят по домам, берут консервации, обчищают холодильники. Не знаю, правда это или нет, — пожимает плечами женщина.
«Когда я увидела свет в Белгороде, я заплакала»
— С дочкой я пока справляюсь. Волонтёры нам дают еду, мы спим, кушаем, гуляем с дочкой два раза в день. В Харькове она ходила в реабилитационный садик, и были результаты. Она занималась с психологом и логопедом, занималась лечебной физкультурой. Ходила в бассейн, на массаж. Мы очень хотим попасть в такой же садик, но в Белгороде, — признаётся Алина.
В областном центре она пока ни с кем не общается, кроме случайных знакомых на улице.
— Я сегодня зелень покупала и сказала, что волонтёры нас кормили тушёнкой, а тут наконец-то зелень. Женщина спросила, откуда я. Она посострадала мне. Говорит: «Какой же там ужас, хорошо, что вы приехали». И так на каждом шагу. Может, кому-то и попадались случаи грубости, но у нас такого не было, нам такие люди просто не попадались.
Однажды мы сели в автобус, и очень долго ехали. Маршрут как-то кругами шёл, и я спросила у пожилой женщины в автобусе, когда выходить. Она сказала, что мы сделаем ещё круг и приедем. Я тогда сказала, что плохо не знать города. Она спросила, откуда я, узнала, что из Харькова, и предложила записать её номер телефона, чтобы дать нам еды. Я, конечно, отказалась, но было приятно, — делится Алина. — Я боюсь, что что-то сделают с семьёй. Я где-то читала, что к семьям людей, которые в 2014 году поддерживали Россию, приходят и что-то с ними делают. Я где-то слышала, но не знаю, насколько это правда, хочу перестраховаться.
Если у Алины получится получить статус беженцев, она хочет остаться в Белгороде — он напоминает ей Харьков своей мирной жизнью.
— Каждый город атмосферный по-своему. Белгород похож на Харьков мирной спокойной жизнью. Когда-то наш город был такой же хороший. Все города похожи чем-то, когда магазины открыты, когда люди спокойно ходят, а не боятся, что снаряд упадёт. Когда мы ехали в ПВР, у меня слёзы на глаза наворачивались. Я увидела горящие огни, я увидела освещённый город, трассу, фонари, столбы. У нас в Харькове была светомаскировка, с наступлением темноты нельзя было включать свет, — со слезами на глазах вспоминает женщина. — Это ужасно, как объяснить ребёнку, что при свечке надо рисовать, при свечке надо играть в мячик. Я так привыкла уже, что мы в темноте жили, а, когда я увидела огни Белгорода, я почувствовала восхищение, что люди живут, что у них есть свет и можно спокойно ходить по улицам.
СМИ в России сейчас находятся в очень непростой ситуации: одних — заблокировали, другие сами приостановили свою работу, кто-то из журналистов покинул страну. Мы же остаёмся здесь и намерены продолжать работать, насколько будет возможность это делать, честно предупреждая вас о том, что мы можем сделать, а что нет. Но в связи с сокращением заработка с рекламы, нам очень нужна ваша постоянная помощь: 200, 300, 500 рублей в месяц от вас в виде постоянных донатов, дорогие читатели, позволят нам сделать больше. Нам нужна ваша помощь, больше чем когда бы то ни было раньше (только, пожалуйста, делайте перечисления с российских банковских карт, перечисления с других карт мы не можем принять). Поддержите Fonar.tv! Вместе с вами мы сможем работать дальше! Мы надеемся на вас!
![Белгородский губернатор посочувствовал пережившим «ужас [Роскомнадзор]» беженцам](/assets/thumbnails/c4/c49e6b89d1a935979ee6f25f42f14c7e.png.avif)
![«Ощущение, будто началась настоящая [Роскомнадзор]». «Фонарь» пообщался с очевидцами ЧП в Белгороде, где на дом упал осколок снаряда](/assets/thumbnails/f1/f13af13c8568d6af7d81b54f8e3ba749.png.avif)
