Вне своих волонтёрских забот Юлия Н* работает дизайнером мебели, но с началом «специальной военной операции на Украине» она начала помогать беженцам из Украины и занимается этим уже несколько месяцев. Сейчас она помогает 200 семьям и около 1,2 тысячи человек.
Если вы хотите помочь беженцам из Украины или вам самому нужна помощь как беженцу, вы можете связаться с волонтёрами через телеграм-чат «Десятый круг — Беженцы Белгород».
«В Харькове вся моя жизнь. Это моя личная боль»
В выходной на набережной в парке Победы Юлия организовала концерт для семей из Украины, которым она сейчас помогает. Она позвала нас прийти и пообщаться прямо тут. Дочь Юли сыграла несколько мелодий на пианино. После концерта мы с Юлей провожаем пришедшую семью из Харькова. Это одни из первых людей, которым начала помогать девушка.
— Мы с ними уже сроднились, — признаётся Юлия.
Раньше мы общались с одной из первых подопечных Юлии — Алиной и её дочкой Машей с расстройством аутистического спектра. Они бежали из Харькова в конце марта. Им помогли эвакуироваться волонтёры. Из её семьи выехать смогла только она с дочкой. В городе ещё остались её муж и пожилая мама. Алина с Машей были в ПВР, но ушли из него. После этого Алина нашла Юлию в соцсетях, и женщина начала помогать ей с дочкой.
— По сути, с этого всё и началось, — рассказывает Юлия. — Я сама харьковчанка, родилась, выросла и училась до 2014 года в Харькове. Для меня это родной город. В 2014 году мы переехали сюда, обустроились, жили, работали, налаживали быт. Никто даже не подозревал, что мы столкнёмся с такой ситуацией. Когда всё началось, я очень сильно переживала. По сути, в Харькове вся моя жизнь. Там мои одноклассники, однокурсники, соседи, родственники, крёстные, друзья родителей.
Каждый «прилёт» для меня был как личная боль. Если писали, что был взрыв на Баварии (Новая Бавария — район в Харькове — прим.Ф.) , я вспоминала, кто там живёт: «Ой, а там живёт тётя Оля. А как у неё дела? Живы они с семьёй, не живы? А что с её сыном? А с внуком?». Каждый такой момент я так переживала.
— Я знала, что многие мои друзья с семьями сидят в подвалах, в погребах с детьми. Кому-то удавалось уехать, кому-то нет, кто-то оставался в Харькове. Многие там стали волонтёрами, начали помогать таким же людям, понимая, что другого пути нет. Мой кум в Харькове организовал целый большой штаб. Он эвакуировал людей, вместе с другими волонтёрами расселял их в безопасных местах. Сейчас он раздаёт людям хлеб. Я смотрела на это всё и просто сходила с ума. Я не понимала, как можно помочь им пережить это. И как мне это всё пережить? — вспоминает Юлия.
После 24 февраля отношения Юлии с некоторыми её друзьями и знакомыми, живущими в Украине, испортились, но она не винит их в этом.
— Конечно, для многих я стала врагом, мне посыпались какие-то оскорбления, обвинения. Меня воспринимали так, что, если я нахожусь по эту сторону, то я автоматически враг. Негатив был от тех людей, от которых я никогда не ожидала. Это образованные грамотные люди с семьями, с которыми мы проводили досуг, отдыхали вместе. Я ни с кем не вступала в какие-то дискуссии. Если человек слишком сильно выражал эти эмоции, то я просто блокировала контакт и всё. Остальным я писала: «Вы знаете, мне достаточно, что вы просто что-то говорите. Это означает одно: вы живы и с вами всё в порядке. Вы можете писать мне гадости, писать всё, что угодно. Я просто буду знать, что, если у вас хватает сил писать это, значит у вас всё в порядке», — говорит волонтёр.
— Так продолжалось где-то месяц, — продолжает Юлия. — Потом появилась семья Алины. Конечно, я всеми своими силами пыталась им помочь. Когда я её встретила, её пустили где-то пожить буквально на три дня. Она сказала мне: «После этого меня выселяют, и я просто оказываюсь на вокзале». Естественно, первая мысль у меня была, что, если мы не решим вопрос с её жильём, то я заберу её жить к себе. Я уже была согласна, я поговорила со своими членами семьи, мы были готовы к этому. Вроде она незнакомый человек, но я бы не бросила её в беде.
Но вокруг много добрых людей. Я рассказала своим друзьям её историю, и они очень быстро отреагировали. Мы нашли ей жильё, отвезли продукты, постельное бельё, посуду и обсудили какие-то бытовые нужды. Так получилось, что мы взяли её под опеку. Чтобы у неё ни произошло, она звонит, рассказывает, объясняет. Мы помогаем ей всеми силами справиться с этой ситуацией, — поясняет Юлия.
— История Алины была только первым звоночком. После неё появилась вторая семья. Их дочь такого же возраста, как и моя. Сейчас мы помогаем их девочке социализироваться. Моя младшая дочь познакомила её со своими друзьями, они приглашают её погулять, выйти куда-то вместе. Люди говорят, что, на самом деле, это может быть даже важнее, чем просто накормить людей и найти им крышу над головой.
Если первоначальные потребности удовлетворены, то дальше наступает шок, состояние депрессии. Люди ничего не хотят, они живут мыслями дома, продолжают там жить, переживать всё это. Представьте, у людей всё было хорошо и вдруг у них ничего нет. Вдруг из всей их жизни у них остался один маленький пакетик с документами, и всё. Всё, что они наживали годами, этого просто нет. С этим очень тяжело смириться.
Сегодняшним концертом я хотела попытаться показать людям, что жизнь продолжается, она идёт дальше. Хотелось, чтобы они погуляли в парке, забыли на время о своих проблемах, чтобы всё, что они пережили, осталось для них только страшным сном. Пусть для них начнётся новая жизнь, в которой будут новые положительные события, — продолжает Юлия.
«Писали номера телефонов на спинах детей, держали иконы и молились»
— После второй семьи появилась третья, пятая, десятая, пятнадцатая. Как я люблю говорить: сначала я всё вынесла из своего дома, потом я вынесла из дома друзей, потом из домов друзей друзей, — улыбается волонтёр.
В каждой семье из Украины, которую поддерживает Юлия, в среднем по 4–5 человек. Самая большая семья — из 18. Когда девушка помогала уже 20 семьям, она поняла, что людей становится слишком много, и она не справляется одна. Тогда она связалась с другими белгородскими волонтёрами и вместе они создали «Десятый круг».
— К этому моменту я уже понимала, что здесь, по эту сторону, есть люди, которые так же, как и я неравнодушно относятся к проблемам людей. Тогда мы решили встретиться, понять, какие есть проблемы, как мы можем друг другу помочь и систематизировать эту помощь. Первая наша встреча была в апреле. Тогда нас было 14 человек. Мы обговорили круг проблем, решили, как мы будем действовать дальше, и начали работать.
Каждому хотелось помочь. Мы видели, чувствовали их боль, когда мы приезжали к ним и привозили им помощь. Я всегда плачу вместе с ними. Сейчас в Северном живёт семья из 12 человек, одни из первых, кому мы начали помогать. Я помню, как они рассказывали, как выезжали из Украины: писали на спинах детей номера телефонов, ехали под обстрелом. Они с тремя детьми ехали по полю с иконами в руках и молились. Когда она это рассказывала, и у неё слёзы градом лились, и у меня, — рассказывает Юлия.
— Уже на этом этапе мы начали искать тех, кто может нам помочь, потому что единичных случаев помощи было недостаточно. Мы начали кричать и бить во все колокола, отправлять письма на предприятия, в партии, просто волонтёрам из других городов с просьбой помочь нам. Другие города, которые тоже принимают беженцев, сейчас в таком же положении, как и мы. Им очень тяжело. Надежда была на Москву и Санкт-Петербург. У них больше ресурсов, людей и возможностей помочь.
Тогда один мужчина из Москвы первый предложил нам свою помощь. Мы ничего о нём не знаем кроме имени: ни кто он такой, ни чем он занимается. Он, по сути, пожелал остаться неизвестным. Он вышел на меня и спросил, чем он может был полезен. Я приблизительно набросала ориентировочный список того, с чем люди обращаются: продукты, постельное белье, кастрюли, детское питание
Мы согласовали с ним список. После этого в Белгород от него приехали мужчины, которые сопровождали большую машину, заполненную всем, что мы просили. Я, честно говоря, до последнего не верила, что такое возможно, потому что сумма, которую я видела от него, для меня была просто колоссальной. То, что нам привёз этот мужчина, мы раздаём до сих пор, — рассказывает Юлия.
Девушка с другими волонтёрами обращалась за помощью к политическим партиям. Две из лидирующих политических сил (по просьбе Юлии не уточняем, какие именно) отказали волонтёрам, а две другие пока не отказали, но и не согласились. При этом «Десятому кругу» согласились помочь некоторые предприятия, которые производят и продают одежду и еду. Но чтобы сотрудничать с ними, волонтёрам нужно создать юридическое лицо или НКО. Юлия рассказывает, что сейчас они пытаются решить этот вопрос.
Ещё волонтёрам немного помогает продуктами Харьковское землячество, а 10 мая к «Десятому кругу» в Белгород приезжали представители Священного Синода. В конце мая должны приехать представительницы сестричества.
«Беженство — это табу»
— Существует проблема в недостатке помощи беженцам, и её никто не видит. Есть пункты временного размещения, они делают очень большое дело и там в принципе всё организовано грамотно и понятно. Первоначально встречаясь с людьми, мы, конечно, уговариваем их поехать в ПВР. Если человек туда приехал, по крайней мере он будет не голодный, одетый, обутый и с ним всё будет хорошо.
Но из-за того, что Белгород — приграничный город, здесь скапливается большое количество людей, и регион не готов принять их всех. Вполне логично, что там формируются группы, и людей увозят в другие регионы, которые готовы их принять: Калуга, Иваново и любые другие регионы, где есть заявка.
Людей формируют в группы и отправляют. На этом этапе они находятся под защитой государства: им сделают регистрацию, оформят документы, помогут. У человека всегда есть выбор, его никто не заставляет. Если он не хочет идти таким путём, без вопросов, он просто уходит. Почему люди не остаются в ПВРах?
Представьте себе, в лагерь временного размещения приехали люди со Стрелечьего — это наша Журавлёвка, только с другой стороны. Они приезжают и говорят: «Я живу тут в 20 километрах, почему я должен ехать в Калугу, Самару или куда-то ещё. Я не поеду». Эти люди не собираются оставаться здесь и становиться гражданами РФ. Они ждут, пока закончатся боевые действия, и каждый из них верит, что вот-вот это произойдёт. Они не верят в то, что это затянется, они не способны в это поверить, и поэтому не могут уехать далеко от дома, — объясняет девушка.
— Выходя из ПВР, человек, по сути, оказывается в этом мире в неизвестности. Это именно та категория беженцев, которым мы помогаем. Причём в ПВР им говорят: «Оставайтесь тут, если хотите, но всё ложится на вас: аренда жилья, еда, ищите сами работу, сами оформляйте документы, но если станет очень трудно, пожалуйста, приходите, и мы вас повезём в Калугу». Для них это самый край, когда уже вообще нет вариантов, но здесь они выживают на минималках. Я приезжаю, а люди по очереди спят на одной кровати втроём. Им мы и пытаемся помочь.
Государство обещает беженцам десять тысяч рублей, но даже те люди, которые подали документы на них в марте, пока ничего не получили. Кроме того, никому не дают «беженство», потому что сам статус беженца подразумевает большие выплаты. Государство будет обязано предоставить жильё, дать подъёмные деньги на каждого человека в семье. Этого нет у российских граждан, а гражданам Украины этого тем более не могут предоставить.
Поэтому «беженство» — это вообще табу, и никогда никому его не давали (речь идёт только про тех людей, которым помогает Юлия — прим. Ф.). Но фактически человек по статусу может получить либо временное убежище, либо РВП.
Если человек получает временное убежище, документы готовятся быстрее. Это немного проще, но все боятся того, что у них забирают паспорт. Вместо паспорта выдают удостоверение временного убежища. Оно даётся на год, и, если заканчиваются боевые действия и человек может вернуться, он приходит и меняет обратно это удостоверение на свой паспорт, но таким образом он лишается своего временного статуса. Повторно получить его он уже не может.
Если человек делает РВП и ВНЖ, то это, по сути, обычная процедура, как и в мирное время. Для иностранного гражданина это первый шаг на пути к тому, чтобы получить какие-то права, полномочия, иметь право на медицину и образование.
Что удивительно, нет никаких льгот и поблажек по этому поводу в связи с боевыми действиями. Есть упрощённый порядок получения для жителей ЛДНР, а для харьковчан и жителей других украинских территорий никаких льгот при получении документов нет. Пакет документов на одного человека при оформлении РВП, стоит около 15 тысяч рублей.
Его оформление занимает примерно три месяца. Пока люди находятся здесь и не получили никаких документов, они не могут трудоустроиться, отдать детей в садик или школу, получить медицинскую помощь, — ничего не могут. Они здесь никто. А денег, чтобы сделать все документы, тоже нет. Потому что все деньги, которые они получают или зарабатывают, если удаётся, уходят на жильё, либо питание. Нашу категорию беженцев официальные власти просто не видят и не хотят видеть, а таких людей очень много, — утверждает Юлия.
— Конечно, им тяжело здесь. Взрывы им не страшны, потому что по сравнению с тем, что они пережили там, здесь — не взрывы, а так — условность. Здесь отношение не у всех положительное. Многие рассказывают, что действительно россияне и стёкла бьют, и шины прокалывают, и обзывают, если узнают, что люди из Украины. Но не все с этим сталкиваются. Например, нашей Алине, где бы она ни была, русские везде помогают.
— То, почему они остаются здесь (в Белгороде), сложно объяснить. Когда у человека, по сути, есть выбор между голодом и жизнью под обстрелами и жизнью здесь, даже со всеми унижениями, они выберут второе. Они готовы к этому, они терпят, им трудно, им ужасно больно, но они это терпят, потому что они живы, и это главное. Они думают так: «У меня есть жизнь, есть крыша над головой и безопасность. Это всё, и мне больше ничего не надо. Всё остальное я переживу», — объясняет волонтёр
«Мы не привыкли просить, мы не умеем просить, нам стыдно»
Когда заявок на помощь стало так много, что волонтёры уже не могли обрабатывать их вручную, программисты-волонтёры сделали для «Десятого круга» бесплатный чат-бот, чтобы помочь им с этим. Юлия признаётся, что он помогает не только обработать заявки, но и собрать у беженцев нужную информацию, потому что это не всегда бывает легко.
— Например, человек просит лекарства, а когда ты приезжаешь и привозишь ему их, то видишь, что ему вместе с семьёй вообще-то нечего есть. Они с семьёй втроём по очереди спят на одной кровати, у них нет посуды: одна маленькая кастрюлечка, и они в ней пытаются и жарить, и варить. Видишь, что люди едят с одной тарелки и двух вилок. Когда я спрашиваю: «Почему вы молчите?», люди отвечают: «Мы не привыкли просить, мы не умеем просить, нам стыдно. Мы работали, мы зарабатывали деньги, у нас всё было, мы так не можем».
Чтобы людям было легче попросить то, что им нужно, мы создали этого бота. Для них проще, потому что их просьба остаётся обезличенной. Сейчас программисты параллельно разрабатывают другого похожего бота, но только для тех, кто сам хочет чем-то помочь, — рассказывает Юлия.
По словам девушки, сейчас к волонтёрам обращается много белгородцев, которые хотят чем-то помогать украинским беженцам, но не знают, как это сделать. Волонтёры не принимают деньги от людей, они связывают желающих помочь с конкретными семьями.
— С ними можно списаться, созвониться, спросить, что им нужно. Помогайте напрямую, не надо нас делать посредниками. Мы хотим, чтобы каждому доходила адресная помощь, которая ему необходима. Когда человек напрямую связывается с тем, кому хочет помочь и для одного и второго это получается намного эффективнее.
Были случаи, когда люди обращались и говорили, что у них, допустим, есть детская коляска. Тогда я давала им адрес, человек приезжал к семье, привозил коляску, общался, знакомился с людьми, спрашивал, что им ещё нужно. После этого он ехал в супермаркет и покупал ещё пять пакетов с продуктами, фруктами, овощами, лекарствами. Это проникновение, возможность увидеть проблему своими глазами очень важно. В итоге нуждающийся получает намного больше. Он получает само тепло и заботу того, кто ему эту заботу даёт и оказывает, — объясняет Юля.
По словам волонтёра, иногда бывает одинаково тяжело работать и с теми, кто хочет помочь беженцам, и с теми, кому эта помощь нужна.
— Из одних нужно вытянуть информацию, что им нужно, а из других нужно вытянуть информацию, что у них есть. Это тоже на самом деле проблема. Вот обращается ко мне беженка: «Мы приехали в Белгород, сейчас арендуем жильё, у нас нет элементарных вещей, нужны: кастрюля, тёрка, половник...». Людям часто не хватает обычных бытовых предметов.
Когда я говорю об этом белгородцам, то оказывается, что у каждого в доме почему-то есть вторая тёрка, которая абсолютно не нужна, или половник. Пока человека не натолкнёшь на эту мысль, он и не подумает, что кому-нибудь это может быть нужно. Начиная с каких-то судочков, горшочков, чайничков, кружечек. У каждого есть в обиходе предметы, которые просто лежат и не нужны ему, а для людей это очень важно, потому что у них нет вообще ничего. И каждое блюдечко или тарелочка для него — это вторая или третья тарелка в его доме, из которой они с семьёй едят, — обращает внимание на простое решение Юля.
«Иностранных граждан не хотят селить»
Ещё одна большая проблема для беженцев, по словам моей собеседницы, — это жильё.
— В основном люди приезжают к родственникам, либо первоначально могут ночевать в хостелах. Хостелы сейчас тоже берут безумные деньги, у людей таких просто нет. Пока они живут в хостелах, люди ищут квартиры. Квартир просто нет, Белгород уже переполнен, потому что во многих квартирах уже и так живут беженцы или кто-то другой. Найти сейчас квартиру — огромная проблема: цены за аренду повышаются, многие не хотят брать украинцев, — разводит руками волонтёр.
Некоторые арендодатели не хотят заключать договор с иностранным гражданином. Другие — категорически не хотят брать людей с животными. Но, если человеку эта кошечка, собачка или птичка настолько дорога, что он с ней выехал из-под обстрела и привёз её сюда, он её не бросит, потому что для него это всё. Это для него член семьи, которого он не может предать, и от которого не может отказаться.
Одна харьковская семья из Пятихаток (посёлок на севере Харькова — прим. Ф.): Андрей, Оля и Лиза привезли с собой кота. Он у них чувствовал обстрелы, беспокоился, предупреждал их за несколько минуть до начала, и они в этот момент бежали подвал. А после этого включалась сирена и начинались обстрелы. Он спасал их. Когда они приехали сюда с этим котом, они сказали: «Ну, как мы его можем не взять с собой, предать, если этот кот сохранял нам жизнь?!», — продолжает свой рассказ девушка.
«Что вам дали? Мирное небо и кров над головой»
Сейчас у волонтёров уже есть собственный склад. Юлия привозит меня к нему, чтобы показать, как они формируют и распределяют гуманитарную помощь для украинцев. Склад находится в строительном контейнере на одной из городских промзон.
— Наш товарищ-волонтёр торгует этими контейнерами. Он разрешил нам занять любой из них абсолютно бесплатно. До этого мы обращались в разные организации, просили выделить нам какое-нибудь помещение, либо склад, но везде были какие-то ограничения по времени, либо по пропуску. Нам нужно, чтобы мы могли сюда попасть в любое время суток. Иногда бывает, что помощь требуется даже ночью, — говорит волонтёр.
Юлия открывает двери просторного строительного контейнера и показывает и рассказывает, что они доставляют людям и по какой системе, и как это хранится на складе.
— Тут всё было заставлено, это всё что осталось, — поясняет Юлия, указывая на стеллажи с продуктами, бытовой химией, посудой и одеждой. — Здесь моющие, гигиенические средства. Есть мыло, стиральный порошок, зубные щётки, зубная паста, прокладки. Здесь пищевые наборы: сода, гречка, сахар, макароны, сгущёнка, тушёнка, консервированный горошек, посуда.
Тут у нас — лекарства общего формата — подводит меня к пакету с лекарствами Юлия. Это нурофен, аспирин, парацетамол, валерианка. Очень часто люди просят карвалол и валидол. Ещё есть детское питание, подгузники, полный пакет игрушек. Если если мы видим, что где-то в семье есть дети, мы обязательно кладём им одну-две игрушки.
Склад волонтёров
Здесь была большая часть подушек, одеял, постельного белья, матрасов, — указывает Юлия на стеллажи в дальней части контейнера. — Сейчас остался только один матрас на самый чёрный день оставили, вдруг кому-то совсем негде будет спать.
Сейчас вещи и обувь волонтёры не принимают на склад. Их они отвозят в монастырь, куда беженцы могут прийти в рабочее время и выбрать то, что им нужно.
— Мы с вещами не связываемся, потому что мы не можем сюда привезти человека, а ему нужно померить, выбрать. Конечно, с одной стороны, люди стесняются идти в монастырь за вещами, но, если люди приехали сюда с одним пакетом документов, то им просто некуда деваться. Это не так комфортно, но другого выхода пока нет.
Есть ещё одна проблема по поводу вещей. Для меня это удивительно, но некоторые люди подходят к вопросу так: «Мне некуда выкинуть вещи, жалко, а так я хотя бы отдам их вам, чтобы вы выкинули». Иногда привозят рваные вещи, с пятнами. Это просто стыдно отдавать. Нужно понимать, что эти вещи не на помойку несут, а таким же людям, как и вы. Они корректно это всё возьмут, но носить это не будут. Такое отношение, конечно немного отворачивает нас от вещей, неприятно, — делится своим наблюдением Юля.
Помощь со склада доставляют беженцам по заявкам, которые формируются из анкет, которые они заполняют. Часть из этих анкет Юлия показывает и мне. Вот о чём просят бежавшие украинцы у волонтёров:
— «Мы снимаем квартиру, она наполовину пустая, своими силами потихоньку обстраиваемся, так как в дальнейшем хотим жить в Белгороде. Нам нужна полуторная кровать, сейчас дети-двойняшки спят на одной кровати. Ещё нужна гладильная доска и микроволновая печь»;
— «Очень нужна помощь, чтобы снять двухкомнатную квартиру или частный дом ближе к Белгороду. Ещё нужны памперсы, тарелки, небольшая кастрюлька, две подушки, одеяло и постельное бельё»;
— «Нужны шампунь, мыло, туалетная бумага, зубные щётки, моющее средство для посуды, прокладки, стиральный порошок, ножи, сковородка, корм для кота»;
— «Пожалуйста, помогите с социализацией ребёнка-инвалида и врачебным осмотром. В Харькове мы стояли на учёте в генетическом центре, поэтому необходимы консультации с врачами, контроль аминокислот, уринолезсис, биохимии крови, анализы»;
— «Дети очень хотят мягкую игрушку как напоминание о доме»;
— «Помогите найти работу и оформить документы. Мы будем обеспечивать свою семью сами»;
— «Пожалуйста, помогите мужу с психотропными препаратами. Он сам врач-психиатр, мы работали с ним в психоневрологическом интернате. Приехали купить лекарства для онкобольной девочки, а вернуться не смогли. Теперь муж сам может стать пациентом психбольницы».
— Видите — люди пишут, откуда они приехали — из Краматорска, Славянска, Казачьей Лопани, Харькова, — говорит Юлия. — Ещё пишут, сколько детей в семье. Вот ещё одна из заявок — детей всего трое: две девочки десять лет и мальчик всего лет, а всего их по одному адресу живёт десять человек. Что им нужно: одежда, бытовая химия. Из лекарственных препаратов указывают: сердечные. С ними мужчина-инвалид, из бытовой химии что нужны: шампунь, порошок, памперсы, женские средства гигиены, чашки, тарелки, постельное бельё. У людей нет всего этого.
— Есть один интересный пункт: получали ли вы какую-либо помощь в России (от государства в том числе — прим. Ф.). Смотрим: «ничего», «ничего», прочерк, «ничего», «кто-то дал немного крупы», — зачитывает Юлия ответы людей с одного листа анкеты, а потом переходит на другой, — «пока не обращались», «ничего», «по приезде дали только продукты», «Красный крест дал только крупы», «ничего» — продолжает зачитывать Юлия. — Последний ответ на вопрос: «Что вам дали?» — «Мирное небо и кров над головой», — Юлия делает паузу.
Последний пункт анкеты, на который девушка обращает моё внимание, — пожелания для волонтёров от людей, которым они помогают.
— «Спасибо вам за то, что стараетесь нам чем-то помочь. Мы ценим ваш труд»;
— «Хочу поблагодарить вас, людей, которые нам помогают. Спасибо вам огромное! Дай Бог здоровья вам и вашим родным и близким»;
— «Большая, большая благодарность за то, что вы есть, пусть Бог хранит вас и ваши семьи, всегда мирного неба над головой»;
— «Спасибо вам большое! У людей большое горе и отчаяние, вы даёте поддержку и надежду. Пусть Бог помогает вам»;
— «Спасибо за внимание к нам»;
— «Спасибо большое, что вы есть, и дай вам Бог сил и терпения»;
— «Хочу, чтобы был мир и вернуться домой с семьёй».
«Мама, это в нас прилетело или от нас улетело?»
Для волонтёров, беженцев из Украины и белгородцев, которые хотят помогать беженцам, есть общий чат в телеграме. Там чаще всего предлагают помощь или просят о ней, но ещё периодически сама Юлия публикует истории беженцев о том, как они встретили 24 февраля 2022 года, что пережили в своей стране и как бежали из неё. Одну из таких историй от девушки Карины из-под Харькова Юлия зачитывает вслух.
— Мы легли спать (23 февраля — прим. Ф.), не подозревая, что такое начнётся, — пишет Карина. — Конечно, опасения были у всех, но до конца не верилось. Проснулась я от взрывов, ничего не понимая. Потом пришло осознание. Первая мысль была: «Началось!».
Взять себя в руки мне было невозможно, я очень плакала, вся дрожала и не понимала, что делать. Муж принёс мешки (для вещей — прим. Ф.), это первое пришло ему в голову. Собирать вещи я не могла, я только плакала и плакала, поэтому он впопыхах запихивал первые попавшиеся вещи под руку в эти мешки. Собравшись за три минуты, он потащил меня в машину, мы поехали за ребёнком. Она ночевала у бабушки рядом, в двух минутах от нас. Мы приехали, быстро забрали ребёнка и поехали. Куда мы ехали, было неизвестно. Для начала в сторону Харькова, дальше от взрывов. У нас не было планов, мыслей и каких-то действий, куда ехать и что делать. Проехали мы недолго, так как по пути наткнулись на колону танков, которые не пропускали машины, по пути уже были сгоревшие машины.
Мы возвратились обратно к родителям мужа, спустились в погреб и пытались переварить, что на самом деле происходит. Ребёнок все время плакал и повторял одну и ту же фразу: «Мама, мне страшно». Когда всё немного затихло, нужно было поехать купить еды. Очереди были километровые, люди покупали всё в панике, продукты быстро заканчивались. Мы успели скупиться.
Настала первая ночь — мы спали в погребе, так как ребёнок настолько был напуган, что отказывался даже выходить. Свет отключили сразу. Вот так всё и началось. Уезжать мы решили 24 марта после того, как посёлок сильно обстреляли. В центре выдавали людям покушать: готовую кашу или суп, тем, кому совсем не было что кушать, и в это время прилетел снаряд, — были погибшие, пострадавшие. Люди, которые просто стояли в ожидании порции каши, чем они это заслужили, за что — неизвестно. Мы поняли, что жизнь ребёнка и наша важнее всего имущества, дома, машины и так далее. Да, морально очень сложно настроиться на то, что ты всё бросаешь, всё родное, всё своё, и уезжаешь в неизвестность. Мы делали ремонт, достраивали дом, и вот у нас есть красивый дом со всеми удобствами, который нужно покинуть.
24 числа мы собрали все вещи со слезами, загрузили их в машину, отнесли свои данные. Это было нужно, чтобы нас внесли в списки и сопроводили до границы. Вечером этого дня к нам приходят и говорят: «Вы не сможете уехать, обстреляли Журавлёвку, и на границе перестали пускать мужчин так точно, а с женщинами — непонятно». Мы были в шоке, задавались вопросом: почему, как только мы решили уезжать, так всё случилось? Мы ходили каждый вечер, задавали один и тот же вопрос: «Когда можно уехать?». И день за днём слышали: «Нет, ничего не изменилось».
Становилось всё страшнее и хуже. Ребёнок был измучен из-за того, что приходилось спать в одежде и бегать по несколько раз в погреб. Вопрос от неё: «Мам, а это прилетело или от нас улетело?», — был как обухом по голове. Я не верила, что моя дочь в шесть лет научилась различать взрывы. Это страшно. Проходил день за днём, и вот 4 апреля соседи говорят, что пропускают (на границе — прим. Ф.), они узнали и будут ехать утром. Мы побоялись ехать с ними, но как только узнали, что они проехали, сели в машину и поехали без какого-либо сопровождения, на свой страх и риск. Мы проехали все блокпосты, проверяли всё. Доехали до границы и нам говорят: «Машину нельзя, берите что можете унести и идите пешком». Мы, даже не раздумывая, оставили автомобиль, половину сумок с вещами и пошли пешком.
Мы прошли все допросы, все проверки, и автобус нас повёз. Когда нас забрали знакомые, мы не верили, что всё: мы смогли, мы проехали. Ребёнок постоянно спрашивал: «А здесь не будет бахать?». Было уже и непривычно видеть свет, что он есть, видеть магазины с продуктами. У нас там всё разбито, поэтому ничего не работало естественно. Мы остановились в Красной Яруге, здесь не слышно никаких взрывов, ребёнок успокоился и пришёл в себя, — заканчивает свою историю Карина.
СМИ в России сейчас находятся в очень непростой ситуации: одних — заблокировали, другие сами приостановили свою работу, кто-то из журналистов покинул страну. Мы же остаёмся здесь и намерены продолжать работать, насколько будет возможность это делать, честно предупреждая вас о том, что мы можем сделать, а что нет. Но в связи с сокращением заработка с рекламы, нам очень нужна ваша постоянная помощь: 200, 300, 500 рублей в месяц от вас в виде постоянных донатов, дорогие читатели, позволят нам сделать больше. Нам нужна ваша помощь, больше чем когда бы то ни было раньше (только, пожалуйста, делайте перечисления с российских банковских карт, перечисления с других карт мы не можем принять). Поддержите Fonar.tv! Вместе с вами мы сможем работать дальше! Мы надеемся на вас!
