Человек месяца. Создательница белгородского «Дома мамы» Александра Дубова: «Я хочу показать женщинам, что есть другая жизнь»

— Александра, почему вы решили возглавить благотворительный фонд? Занимались ли вы благотворительностью до этого?

— С благотворительностью я никогда вплотную не работала, но эта идея всегда мне откликалась. В основном я сталкивалась с помощью, которую оказывают, наверное, все люди: делала переводы, привозила вещи и так далее. Но получилось так, что я стала руководителем фонда. У меня есть непосредственный руководитель, который поставил задачу организовать такой фонд. По итогу он стал моим детищем, тем, чем я живу. Моё сердце сейчас в фонде. Я хочу, чтобы это работало, и все свои усилия, как физические, так и душевные, я сейчас вкладываю туда.

— И сейчас этот проект занимает всё ваше свободное время? Что входит в ваши обязанности как руководителя фонда?

— Я отношусь к фонду, как к ребёнку. Вы же не можете когда-то не думать о своём ребёнке? Так и с фондом. В мои обязанности входит организация — всё, что связано с поиском жилья, наймом специалистов, продвижением фонда. Раньше я думала, что можно спокойно тихо работать, и о тебе все узнают. Но, видимо, это так не работает. Чтобы люди тебе доверяли и шли к тебе, нужно быть полностью открытой.

Ещё сейчас я встречаю наших подопечных, общаюсь с ними на первых этапах и дальше. К сожалению, я не могу пока найти человека, которому смогла бы доверить это непростое дело. У нас было уже четыре координатора, двух из них мне пришлось уволить за недобросовестное отношение к работе, а две другие сотрудницы ушли по собственному желанию. Такая работа — это очень морально тяжёлый труд.

— Не было ли вам страшно открывать благотворительный фонд в 2022 году, когда, наоборот, закрывались или испытывали трудности многие благотворительные фонды?

— Когда я думаю об этих страхах и том, было ли мне тяжело или нет, я понимаю, что когда ты находишься в процессе, ты не думаешь об этом. Во-первых, я загорелась этой идеей, и у меня даже не было мыслей, что у меня не получится. Я решила, что сейчас я всё сделаю, всем помогу... Я же решила детские дома закрывать, — смеётся Александра. — Конечно, потом мой энтузиазм утих, но у меня не было ни страха, ни каких-либо трудностей. Иногда я задумываюсь над тем, как я вообще это сделала. Если ты что-то знаешь, то ты просто делаешь это. Если не знаешь, то спрашиваешь совета у тех, кто знает, и тоже делаешь.

— Ранее вы рассказывали, что открыли фонд, потому что вдохновились подобным кризисным центром в Казахстане. Расскажите об этом подробнее.

— Да, мы подсмотрели пример работы кризисного центра у Казахстана. Я узнала об этом центре из интервью казахского бизнесмена Айдына Рахимбаева российскому бизнесмену и благотворителю Игорю Рыбакову.

Я вообще человек-идеалист. Изначально у меня была мечта закрыть детские дома. [Не пугайтесь]: закрыть не для того, чтобы их просто не было, а потому, что в них бы не нуждались, и там бы не было детей. Мне хотелось предотвращать отказы от новорождённых, когда мамы рожают и сдают младенцев в детские дома из-за своей трудной жизненной ситуации или ещё каких-либо других обстоятельств.

Однако мы поняли, что у нас это не работает. В Казахстане же совершенно другая ситуация, потому что там другой менталитет и другая культура. У нас не принято отказываться от детей в таких обстоятельствах, как у них. Чаще всего дети в наших детских домах — это дети родителей, которые лишены родительских прав за ненадлежащее обращение с ними.

Могу сказать, что иногда, к сожалению, как бы нам ни хотелось, чтобы мама была святым человеком, ребёнку лучше будет в детдоме, чем с такой мамой.

Мы поняли, что то, что мы задумали [запланировав реализовать проект, как в Казахстане], не будет у нас работать, поэтому решили расширить профиль и помогать также беременным женщинам и женщинам с детьми в любой трудной жизненной ситуации.

На сегодняшний день все женщины, которые к нам обратились, стали жертвами абьюзивных отношений — они столкнулись с насилием в семье. Мы помогаем им, и на моих глазах женщины меняются. Они приезжают к нам с зашуганными как зверьки детьми, а благодаря тому, что у нас в доме спокойствие, доброта и доброжелательная атмосфера, со всеми ими происходят перемены к лучшему.

— Александра, расскажите, как вы выстраиваете эту работу с женщинами?

— Женщина либо обращается к нам сама, либо волонтёры сообщают, что где-то есть девушка, которой нужна наша помощь. После этого мы выясняем, доберётся ли она к нам сама, или её нужно забрать. Потом, когда она оказывается у нас, мы выделяем ей с ребёнком комнату.

Наш дом площадью 280 квадратных метров рассчитан максимум на десять семей. Мы предоставляем женщине жильё, спрашиваем, нужна ли ей какая-либо одежда или другие вещи.

Первое время она осваивается, потому что находится в стрессе. Потом на второй или на третий день я прихожу и разговариваю с ней. Затем она подписывает договор, где перечислены все наши правила. У нас нельзя [ночью] находиться не в доме, нельзя распивать спиртные напитки, также нужно самостоятельно организовывать свою жизнь. Мы поможем, пригласим специалистов, купим продукты, организуем жильё, но свою жизнь каждый должен организовывать сам. Срок проживания у нас доходит до восьми месяцев либо до достижения ребёнком детсадовского возраста.

Когда женщина к нам поступает на седьмом месяце беременности, понятно, что она родит, и ребёнку [после восьми месяцев её пребывания у нас] исполнится полгода, куда она пойдёт? Затем с девушкой говорит психолог, и, если она соглашается, в дальнейшем ведёт с ней работу. Также мы можем предоставить подопечной услуги юриста. Например, к нам обратилась женщина, которая хочет развестись с мужем. У неё есть материнский капитал, на который она хочет купить дом, но ей нужно временное убежище, и в это время она живёт у нас.

Ещё мы сотрудничаем с цветочным магазином, где могут работать наши подопечные. Они при желании могут выучиться на флориста и получить рабочее место. Также у нас есть возможность устроить их на работу тайным покупателем маркетплейсов. Там, конечно, не очень большая зарплата, но это хорошая подработка.

Мы все услуги предоставляем бесплатно, и женщины нам ничего за это не должны. Им нужно только соблюдать правила, которые есть в доме. По сути всё, что мы делаем — помогаем вернуться к обычной жизни человеку в стрессе. Я считаю, что самое главное, что мы предоставляем, — спокойствие и проживание там, где женщинам хотят помочь.

— Сколько сейчас сотрудников работает в благотворительном фонде?

— Пятеро: я, психолог, SMM-специалист, бухгалтер и помощник с машиной.

— Кто-то ещё нужен для работы фонда?

— Нам нужна помощница в дом, которая помогала бы наводить быт. Мне бы хотелось, чтобы с нами была женщина, которая, например, могла бы организовать девушек, чтобы они вместе пошли гулять с детьми.

Всегда, когда у меня спрашивают, какие должностные обязанности будут у этой помощницы, я отвечаю: «Вот, как вы дома быт ведёте, так и здесь нужно». Я бы хотела, чтобы она была подопечным как мать и старшая сестра, которая могла бы что-то посоветовать, подсказать и помочь. Нужен кто-то, кто будет жить там постоянно или приходить с девяти часов утра и быть до 16:00 часов.

— Сколько у вас сейчас подопечных в доме?

— Сейчас у нас живут три женщины и пятеро детей.

— Все эти женщины из Белгорода? Ранее вы говорили, что готовы принимать женщин из других регионов.

— Сейчас у нас живут несколько гражданок Украины. Одна — Ольга из-под Купянска. Мы помогли ей оформить сначала вид на жительство, а затем — гражданство. Это серьёзная помощь, потому что она сейчас одна с ребёнком. Её девочке — один год и три месяца. Проходить с ребёнком все процедуры одной тяжело. Особенно, когда бежишь от человека, который морально уничтожал тебя огромное количество времени. Они уже не жили в Украине вместе с мужем, но когда началась спецоперация, он пришёл и сказал: «Надо спасать ребёнка». Они сюда переехали, и всё началось опять. Муж издевался над ней. Он бегал за ней по дому с петлёй и кричал: «Я тебя повешу», но у неё не было следов побоев, поэтому она не могла пойти в полицию и написать заявление на него. При всём при этом она вызывала домой полицейских, но сотрудники ничего не сделали. В итоге она сбежала от него.

Вторая девушка из Украины вернулась к мужу из-за страха. Она приехала в Россию ещё в 2014 году. За это время она успела родить гражданину России двоих детей. Когда она сбежала от него с детьми, он обратился в полицию. Девушке позвонили сотрудники соцслужбы и заявили, что ей лучше вернуться к нему, иначе у неё заберут детей. Я предложила ей свою помощь, но она не разрешила вмешаться, и я никак не смогла повлиять на это.

Она сказала, что сейчас оформит документы и уедет от него. Девушка хотела переждать время, пока делали ей документы, у нас, но под страхом того, что у неё заберут детей, она снова вернулась к нему. Это такая суровая реальность [работы государственных служб]. Это не плохо и не хорошо. Нужно просто понимать, что это есть, и адекватно на это реагировать.

Ещё одна девушка из Украины, которая остановилась у нас, была несовершеннолетней. Ей было 17 лет, и она переехала в Россию со своим новорождённым ребёнком, которому было три месяца. Она пожила у нас три месяца, а затем её забрала мама, и они поехали дальше по России.

— Нет ли всплеска домашнего насилия из-за специальной военной операции на Украине? Сталкивались ли вы с такими случаями в фонде?

— Мне сложно сказать, потому что эта тема, о которой не говорят. И у нас вообще не принято выносить сор из избы, поэтому здесь я не могу подсказать какую-то статистику, тем более, что среди наших подопечных не было таких случаев. У всех них всё сначала начиналось как в сказке, а потом превращалось в ад. Это не зависит от того, какая ситуация в мире. Такие проблемы были, и они останутся.

— Много ли гражданок Украины обращались к вам за помощью?

— Я тоже думала что будет поток беженок, но из всех случаев их было только три. Наверное, это всё равно достаточное количество для другой страны. Думаю, у нас им в любом случае гораздо комфортнее, чем в ПВРе. Там палатки, холодно, а у нас хорошие условия, тёплый дом.

— Можете ли вы объяснить, почему женщинам бывает так тяжело уйти от абьюзера?

— Это не просто тяжело. Если говорить на собственном примере, я считаю себя человеком, который несёт ответственность за свою жизнь и жизнь своих детей сама. Притом мне иногда очень сложно принять какие-то решения, изменить свою жизнь. Привычка — это очень сильная вещь, а для них тем более. Она не просто так живёт с этим наркоманом, алкоголиком и позволяет о себя бычки тушить. Всё это, как мне кажется, идёт от семьи.

Когда с девочками общаешься, узнаёшь, как они жили, как их детство прошло, и всё становится логично и понятно. Вот, допустим, был случай: у девушки мама умерла, когда они с сёстрами были маленькими. Их отец предложил им продать квартиру и поделить. В итоге они продали квартиру, а он с деньгами сбежал. Родной отец бросил своих детей. Какой у такой девушки будет опыт [общения] с мужчинами? Конечно, она в первый раз вышла замуж за алкоголика, второй раз — за наркомана.

— Все случаи, с которыми вы сталкиваетесь, — это семейное насилие? Оно распространяется на детей в этих семьях?

— Да, в основном это семейное насилие, и дети тоже страдают от этого. Мы сталкиваемся с тем, что дети тех женщин, которых били, приходят и бьют других детей, но со временем они перестают это делать. Казалось бы, ребёнок пять лет прожил и видел, как били маму, а потом он два месяца у нас пожил и увидел, что другие этого не делают. Он узнаёт, что можно с другими детьми дружить, в мяч играть, и тогда такой ребёнок успокаивается. И сама мама становится спокойнее, у неё исчезает страх, что партнёр сейчас придёт и что-то сделает. На самом деле это очень грустная история.

— Сколько девушек уже прошли через фонд? Какой была ваша первая подопечная?

— Всего через нас прошли 13 девушек. Первая женщина попала к нам через волонтёров. Ей было 33 года, она была на седьмом месяце беременности. Её увидели волонтёры на вокзале и отвезли в перинатальный центр. Из перинатального центра позвонили в соцзащиту, а они уже связались с нами. Мы встретили её в доме 1 июня, и теперь это день [рождения] нашего фонда.

Бывает, что люди, которым протягиваешь руку помощи, хватаются за эту возможность и делают свою жизнь лучше, но это оказался тяжёлый случай. Девушка не приходила домой, делала действия противоположные тем, что мы ей советовали. Например, мы советовали ей не выписываться из квартиры, потому мы не сможем ребёнка прописать, но она пошла и выписалась сама.

С июля нам пришлось попрощаться с этой женщиной и расторгнуть договор. Я не могу судить, по-человечески это было или нет, но мы можем помочь только тем, кто этого хочет.

— Знаете, что дальше произошло с этой женщиной?

— Мы знаем, что она родила, и её отправили в социальную гостиницу в Старом Осколе. Что было дальше — нам не известно. Мне всегда кажется, что если у меня не получается помочь, то это моя вина. Но психолог мне сказал: «Саша, мы же не Боги. Мы просто люди, у которых есть какая-то возможность. И этой возможностью мы пользуемся, чтобы помочь». Я постоянно переживаю, но потихоньку прихожу к пониманию этих слов.

— Были ли у вас ещё случаи, когда не удалось помочь обратившейся женщине?

— Мы пытались помочь девочке из детского дома, ей было 20 лет. Ей предоставили дом, но при этом она отказывалась от ребёнка, которого должна была скоро родить. Она говорила: «Я рожаю его, и я его отдаю». Мы пришли, поговорили с ней и поняли, что она не сформировавшаяся личность. Мы пригласили её к нам, рассказали, что у нас тоже живут девушки, которые могут помочь ей и подсказать что-то.

Она сначала приободрилась, потому что очень боялась остаться одна с ребёнком, поэтому согласилась поехать с нами. В итоге, когда её везли из роддома, нам сообщили, что она собирается отказаться от ребёнка. Мы приехали к ней. Нас естественно никто никуда не пустил. Мы разговаривали с психологом, и она сказала, что девушка агрессивно настроена. Она сказала, что ненавидит этого ребёнка и не хочет ни с кем общаться. У нас не получилось помочь ей в этой ситуации.

— Можете ли вы рассказать о более удачном опыте, когда вам удалось помочь подопечной женщине?

— Эта история ещё не закончилась. Это девушка Ольга из Купянска, о которой я говорила ранее. Ей 37 лет, а её ребёнку — год и три месяца. Сейчас Ольга находится в статусе беженца. Все социальные выплаты, которые предоставляются беженцам, были оформлены на мужчину, её мужа. Если мы спросим у неё, почему они так поступили, [в этом не будет конструктива]. Я никогда не ищу причину [сложной ситуации], я ищу выходы из неё.

Все документы Ольги остались у мужа. Когда волонтёры её вывезли, она не выходила из дома две недели, закрывала все двери и боялась общаться. Ей было очень страшно. Чтобы вы понимали ситуацию: женщина-беженка без документов на ребёнка, при этом её муж получает российское гражданство и в какой-то момент может выкрасть и увезти этого ребёнка.

Я, к сожалению, лично знакома с этим мужем, он даже написал на меня заявление [в полицию] за то, что я якобы насильно удерживаю его жену и провожу эксперименты над его ребёнком. Сама Оля говорила нам: «Он меня выследит, он меня найдёт». Даже на ребёнке это отразилось.

Ко всем детям в таком возрасте обычно тянешься, и они к тебе, а её девочка избегала всех. Сейчас она живёт у нас четвёртый месяц, и это совершенно другие люди: и мама, и ребёнок. Девочка теперь сама подходит к людям, обнимает их. Оля выходит из дома, ездит в город. Разница огромная, и изменения происходят прямо на моих глазах: раньше человек боялся из дома выйти, закрывал все двери, а сейчас он заполняет резюме, говорит о работе. Она уже понимает, как ей дальше жить. Мы ей помогли сделать РВП. Получается, что благодаря фонду у неё оказалось временное жильё, где она может скрыться от мужа, организованы все процессы по оформлению документов.

— Не было ли у вас критического момента, когда хотелось всё бросить?

— Я могла сдаться. В какой-то момент мне было очень тяжело смотреть на эти жизни. Меня судьба раньше не сталкивала с таким. Потом я увидела всё это по-настоящему. Было тяжело, но я считаю, что это опыт, и я ему благодарна. Я больше за правду, чем за то, чтобы припорошить всё и сделать вид, что всё хорошо.

У меня был кризисный момент, когда мне хотелось всё бросить и больше не возвращаться к этому. Изначально у меня были другие ожидания. Я думала, что сейчас всем помогу, и все мне будут благодарны, а я буду наблюдать, что люди меняются. Я лично столкнулась с безразличием госструктур. Когда я звонила и говорила, что представляю фонд, который помогает женщинами, из десяти человек мог заинтересоваться только один, а все остальные были совершенно не вовлечены в то, о чём я рассказывала. Хотя их тоже можно понять — у всех свои заботы.

Когда я начинала заниматься помощью женщинам, для меня это было что-то очень романтизированное. Чем-то похоже на то, когда эскортницы показывают свою красивую жизнь, как у них всё богато и дорого, а то, что их тела покрыты синяками, — никто не будет показывать. Так и с благотворительным фондом. Никто в розовых очках не живёт, и всё это наблюдать тяжело, потому что мы работаем с детьми и женщинами, которые страдают.

— Вы говорили, что ездили в Казахстан, чтобы посмотреть на работу их фонда, которым вы вдохновились. Расскажите об этом подробнее.

— Я полетела специально в Нурсултан посмотреть, как это работает изнутри, как у них выстроены процессы. На бумаге это выглядело серьёзно, но когда ты приезжаешь, видишь: тут девчонки на кухне готовят, здесь психолог, которые пришёл с ними побеседовать. У нас [в доме] постарше женщины, а там девочки 18–21 года максимум. Там работают очень добрые и отзывчивые люди. Всем, чем они поделились — рекламной продукцией, информационным материалом — всё это было бесплатно.

У них на сегодняшний день два дома. В одном — девять девушек, и в другом примерно столько же. Там [в Казахстане] именно те истории, когда мама захотела отказаться от ребёнка, и благодаря тому, что организаторы проекта их к себе забирают, мамы оставляют детей. У них стыдно, если придешь к маме незамужней и скажешь, что забеременела. Там скорее скажут: «Ты позоришь нашу семью, сдавай ребёнка, и мы тебя примем».

У нас немного не так это работает. У нас, скорее всего, мама скажет: «Ты его [мужчину] бросай, мы ребёнка сами вырастим». В Казахстане настолько стыдно, что незамужняя дочь забеременела, что они готовы отказаться от неё. И это тяжело

Во-первых, девушка всё время беременности находится в страхе из-за того, что она понимает, что не сможет оставить ребенка. Очень много ходит слухов по поводу материнского инстинкта, но это очень преувеличено, поэтому мама не сразу любит своего ребёнка. В доме они предоставляют возможность, чтобы развить привязанность между мамой и ребёнком. И потом у мамы не возникает мысли об отказе, потому что она побыла с ним 3–4 недели и уже полюбила его. Ей всё равно, что там мама говорит, она сама разберётся, как жить дальше. У них в Казахстане 90 процентов историй, когда они мирят семьи. Они потихоньку приглашают бабушек, дедушек. Кто-то принимает полностью, а бывает так, что мама, например, приняла дочь с внуком, а отец нет. Но потом проходит время, и они вроде подружились и нормально живут все вместе. В этом плане у них классно сделано, потому что у них миссия сохранить ребёнка с мамой, а у нас другая ситуация.

Мы недавно думали над тем, какая у нас может быть миссия.

— Вы нашли ответ на этот вопрос?

— Для меня цель — повлиять на судьбу ребёнка. Я считаю, что любая помощь женщине — это влияние на судьбу ребёнка. Я хочу показать им, что есть другая жизнь, показать, что можно довериться кому-то ещё, дать возможность измениться. Мы не можем предотвратить это, потому что мы не всемогущие, но мы можем протянуть руку помощи.

— Как вы планируете развивать фонд дальше?

— Мы уже думали над этим. Есть очень много женщин, которым есть куда идти, но под гнётом прессинга они не могут решиться на этот шаг и не могут уйти от мужей. Я знаю случаи, когда женщина не могла решиться уйти от партнёра, который, грубо говоря, смешал её с дерьмом, потому что она сама начинала верить, что она действительно никто и звать её никак. В дальнейшем мы хотим организовать психологическую помощь на базе фонда для женщин, чтобы они могли приходить и получать психологическую помощь бесплатно.

Дом — это дом, а это будет что-то другое. Есть английское слово shelter, и это считается одним из самых дорогостоящих и непопулярных направлении помощи жертвам социально-бытового насилия. Так людям мало кто помогает, в особенности женщинам, потому что считают, что они дуры и сами виноваты [в сложной ситуации].

У меня есть ещё одна идея — социальные ясли. У нас нет ясель, но есть частные садики, где принимают детей от полутора лет, и государственные [детсады]. Я хочу, чтобы были ясли, куда можно было бы отдавать младенцев. Например, наши подопечные делали бы это бесплатно, а женщины, у которых есть финансовая возможность, платили бы такую сумму, которая могла бы покрыть содержание ясель фондом. Это не было бы нашим заработком и бизнесом, но шло бы на питание, жильё и зарплату сотрудников.

— Какие у вас планы на 2023 год? Чего вы ждёте, учитывая, каким морально тяжёлым был 2022 год?

— Я такой человек, который вообще не строит планов. Когда все подводят итоги года, я этого не делаю. Не знаю, хорошо это или плохо. Если говорить об ожиданиях от 2023 года, я, например, хочу, чтобы мой уровень жизни стал лучше, а не стал ниже. Я хочу развиваться лично, читать книги, знакомиться с умными людьми, которые чего-то достигли, и при этом что-то делать для себя, для своей семьи и своего дела.

Главное, чтобы не было хуже. Раньше казалось, что COVID-19 — это самое страшное, но, как оказалось, нет. Я в этом плане скептик. Для меня 2022 год — это год фонда. Это организация чего-то нового, чем я вообще никогда не занималась. Для меня такой опыт был впервые. Этот год принёс мне и слёзы тоже, но, как сказал мне один умный человек: «Хочешь расти — будешь плакать». Поплакал, вытер слезы и пошёл [дальше].