Человек месяца. Директор школы Лилия Каширина: «Детей нужно воспитывать так, чтобы они понимали, что „мир“ много чего значит»

Лилия Ивановна, чем вам запомнился 2022 год? С какими трудностями вы столкнулись и чего достигли?

— Наверное, для всех 2022 год был непростым. Просто каждый из нас по-разному воспринимает происходящее. С начала 2022 года, а если быть точнее, то с 26–27 февраля, я погрузилась в работу с беженцами. Я так близко восприняла это, потому что мои знакомые, которые столкнулись с этим напрямую, сказали, что нужно помогать [людям].

Мы с моими учителями начали собирать и передавать вещи самой первой необходимости, а потом я начала заниматься ПВРами: в АМАКСе и на АСК «Вираж». Также я помогала тем, кого сама находила в группах, когда видела, что человеку совсем плохо. Таких людей всегда видно.

Я созванивалась с ними, приезжала, смотрела, что им нужно и ещё ни разу не ошиблась. Так я помогала и помогаю до сих пор.

Кроме того, я помогала нашим мобилизованным ребятам. В первую очередь, нашим сотрудникам, у которых призвали родственников, и учительницам, у которых мужья — военные. Им пришлось в первые дни отправиться сразу туда, а женщины не знали, что делать и как. Я старалась в первую очередь оказать психологическую помощь, а потом и материально помочь.

В моей работе в 2022 году для меня самым страшным стала удалёнка, потому что я привыкла черпать свои эмоции, мечты и надежды от детей. Если я детей не вижу, я начинаю угасать, для меня это сложно даётся. Такие моменты смущают меня, как и, наверное, любого директора. Тем более я привыкла работать с учениками напрямую.

Малыши часто при встрече обнимают меня, рассказывают свои секретики, идеи, а для старшеклассников я провожу «чай с директором», где они собираются и рассказывают о своих делах и задумках.

Наши дети в прошлом году стали победителями разных олимпиад, а одна девочка победила на областном чемпионате Worldskills (чемпионат молодых профессионалов — прим. Ф.). Я очень этому рада. Получается, что у нас в этом году хорошее смешалось с плохим.

Я не хочу говорить с каким-то нездоровым позитивом, но я пытаюсь воспринимать 2022 год позитивно и искать в нём хорошие детали и учу этому своих сотрудников. Я считаю, что всегда нужно искать пусть и самый малейший, но позитив, потому что жить без него — невозможно. А нам сейчас его нужно много.

Например, 2022 год был для меня очень важен тем, что мы ещё раз поучаствовали в отборе «Рыбаков фонда» (частная филантропическая организация, созданная для развития социально-образовательной среды — прим. Ф.) . В прошлом сезоне мы получили миллион рублей от фонда, и я думала, что в 2022 году мы вряд ли что-то получим. Мало того, что мы как команда получили приз, меня ещё и наградили отдельно как администрацию [школы]. В конце прошлого года мне дали 1,6 миллиона рублей. Мы закупили оборудование по физике и ноутбуки, а ещё 1,5 миллиона получили на проекты, связанные с алгоритмикой. Для меня это очень здорово и важно.

Ещё для меня было важно, что я поучаствовала в съёмках фильма журналиста Александра Мурашова (документальный фильм «„Научите их сомневаться“. Учителя, которые создают прекрасную Россию будущего» — прим. Ф.). Для фильма автор выбрал трёх директоров российских школ. Наверное, он посчитал, что если будут существовать такие директора, значит, будет существовать образование в России. Для меня это было неожиданно, но всё получилось очень хорошо и достойно.

Также для меня было важно, что в 2022 году я неожиданно получила несколько наград: благодарность за работу от команды Владимира Путина, чуть позже — благодарность лично от нашего президента, а потом — медаль от организации «Матери России».

Ещё я получила диплом психолога по специализации «Школьная психология». Кроме того, в 2022 году у меня были очень интересные встречи, и их было как никогда много. У нас был завтрак с Катей Рыбаковой (Екатерина Рыбакова — жена директора «Рыбаков фонда» — прим. Ф.) о проблеме образования. Мы обсуждали, как сделать так, чтобы образование было для всех «здоровым»: и для частных, и для государственных школ.

Ещё была шикарная пижамная вечеринка от «Рыбаков фонда» в течение трёх дней, когда мы обсуждали серьёзные проблемы образования. Это тоже здорово, когда ты можешь о таких сложных темах поговорить в таком расслабленном состоянии. 2022 год был очень нестабильным для всех нас, но у меня получилось компенсировать это для самой себя тем, что я делала какие-то такие вещи.

— Как на вас повлияло спецоперация на Украине?

— Многие мои родственники и друзья из Украины давно переехали в Россию, но отношения с теми, кто остался, были испорчены ещё в 2014 году. Адекватные люди всегда есть, но есть и неадекватные. Мы общаемся с теми людьми, которые понимают, что мы люди какой-то системы. Как только это началось, неадекватные сразу нам написали такое в личные сообщения...

Там были страшные вещи. Мне написала моя однокурсница, с которой я не общалась много лет. Она написала мне с матами. Это с учётом того, что, когда я ей рассказывала, как наши общие подруги из Горловки звонили и говорили, что погибла наша однокурсница, и там нечего хоронить — она гуляла с внучкой, и попало в неё, остались только ошмётки на деревьях, — наши знакомые из Центральной Украины, из Харькова, из Горловки восприняли это с сочувствием, а она сказала, что мы врём. Где-то людей перемкнуло. С такими людьми мы сейчас не общаемся, а с адекватными — продолжаем. Они все понимают, что в любых ситуациях нужно всегда оставаться людьми.

— Как события 2022 года повлияли на работу с детьми?

— Александр Мурашов много спрашивал меня по этой теме. Он рассказал, что был у одного директора из Биробиджана, который запретил в школе вообще говорить о войнах, СВО и боевых действиях.

Я говорю: «Директору в Биробиджане легко об этом говорить, но когда у меня в Белгороде дети приходят в школу, а в это время у них где-то грохочет, я не могу это игнорировать». Мы, наоборот, должны воспитывать детей так, чтобы они выросли такими людьми, которые смогут договариваться мирным путём, дипломатично, чтобы они понимали, что мир — это много чего значит. Вот это будет важно, нельзя просто запретить говорить об этом, закрыть глаза, спрятаться и сказать: «Я в домике».

Как я должна детям не рассказывать об этом? Я всё равно должна подавать им правдивую информацию. Если ещё и мы будем им неправду говорить, то какими людьми они вырастут? Как они будут воспринимать эту информацию как взрослые?

Я директор, мне дети из второго класса задают на уроках вопросы, как я должна отвечать? «Нет, дети, вы ничего не слышали, ничего не видели»? Так нельзя. Поэтому я и говорю, что фундаментальные знания — это классно, но опять-таки мы никуда не денемся от этих софт-скиллов (умения общего характера, тесно связанные с личностными качествами — прим. Ф.).

— Как вы считаете, как СВО на Украине повлияла на детей в Белгородской области?

— Дети очень разные. Всё зависело от взрослых. Дети полностью «зеркалят» наше поведение. Что мне понравилось у наших старшеклассников: они очень много стали читать, интересоваться историей. Это тоже плюс. До этого они на многие моменты не обращали внимания, не учили, а сейчас они интересуются. Они стали задавать много вопросов. Это тоже классно. Малыши сейчас по-разному воспринимают происходящее, но дикого страха я ни у кого не увидела.

Я веду уроки у детей, и даже если они слышат громкие звуки, то больше реагируют с любопытством и удивлением. Это же дети. Они задают много вопросов. В основном, спрашивают, откуда это летит, зачем это летит, «наши» или «не наши». Они не задают каких-то вопросов [о политике].

Они много рисуют на эту тему, даже не по запросу учителя. В своей голове они перемешали всё подряд. Они часто рисуют что-то ко Дню победы, георгиевские ленточки, рисуют солдат, наше небо. Мне кажется, что сейчас дети уже абстрагировались и привыкли к этому. Это «теория лягушки», которая привыкнет, если её постоянно опускать в кипяток.

Ненормально, когда дети привыкают к таким [боевым] действиям, которые не должны быть в их детстве, но с другой стороны — это защитная реакция психики, и, возможно, если бы такого не было, то дети погрязли бы в психологических проблемах.

Возможно, есть семьи, где детям говорят, что они не всегда должны открыто показывать свои взгляды. Такой ребёнок не придёт к директору школы с этим, хотя я говорила детям, что если что-то их интересует, они могут приходить [и обсуждать это]. Я не учитель истории, не смогу всё объяснить, но могу с человеческой точки зрения и со стороны своего жизненного опыта что-то рассказать.

У одного ребёнка возник вопрос: «Что с нами со всеми будет, если что-то будет не в нашу сторону?». Я ответила, что никто не может предсказать в этой жизни, [что будет]. Я приводила ему разные жизненные и исторические примеры.

Учителям экономики старшеклассники задавали вопросы об уходе из России брендов: «А мы сможем без них? А как всё будет?».

Но при этом я не могу сказать, чтобы они много спрашивали про такие вещи. И я не знаю, хорошо это или плохо. Это можно двояко воспринимать.

— Как вы считаете, чему нужно научить будущее поколение, чего не умеет это?

— Пока дети не научатся между собой коммуницировать, договариваться, работать в команде, пока они не научатся критическому мышление, чтобы не воспринимать одну информацию как истинно правдивую, без этого ничего не будет.

Я даже своим знакомым говорю, когда они читают в телеграме новости от одних и тех же источников: «Подождите, вы же умные взрослые образованные люди, читайте из разных источников информацию, а вы утыкаетесь в один полюс — либо там, либо там».

Я считаю, что как директор школы я всё равно должна быть вне политики. Я считаю, что самое важное, что должен делать директор, — стоять на защите интересов детей; ни учителей, в первую очередь, ни кого-то другого, а защищать интересы детей. Поэтому директор не имеет права какие-то свои взгляды, которых он придерживается, транслировать детям, потому что это якобы догма. Они разберутся сами. Надо просто научить их разбираться, и тогда всё будет классно. Они будут классные, они всё поймут. Я очень люблю книгу «Над пропастью во ржи» и мне нравится фраза, что наше дело — это просто встать и ловить детей, чтобы они не слетели в эту пропасть, и другого ничего не может быть.

Сейчас детям сложно, и я не понимаю, как сейчас донести до них, когда они на дистанционке. Хороший знающий педагог сможет сгладить эти моменты, обосновать, а если родители не знают, что дома говорить, и ребёнок слышит только негатив, он находится в постоянном напряжении.

Одна из моих учительниц рассказывала, как пришла к знакомым в гости, а их ребёнок, когда услышал звук захлопывающейся двери, бросился на пол и начал ползти под диван. Родители научили его прятаться, но у ребёнка будет испорчена психика. Это тоже перебор. При этом наши дети должны быть в безопасности, и научить их основам [безопасности] — важно.

Наверное, 2022 год немного почистил наше восприятие, потому что мы понимаем, какие вещи сейчас являются важными, а какие нет, потому что на самом деле мы очень хорошо жили и привыкли к такому. Наверное, только сейчас осознаёшь, что какие-то вещи являются важными глобальными, а на какие-то вещи не стоит тратить времени.

Когда меня спрашивают по поводу помощи беженцам: «Откуда ты знаешь что им нужна помощь? Они столько там тырят сумками, собирают помощь». Я всегда привожу один пример, который очень люблю и часто рассказываю детям: «Вот река, в ней тонет человек, и он, например, иностранец, и он будет кричать Help. Я что ему откажу? Я что буду спрашивать его, какой стране он принадлежит? Нет, я буду его спасать». Так и тут: людям нужно оказать первую помощь в любом случае, потому что это человеческие качества, а дальше уже смотреть и разбираться, но это уже не моя компетенция.

— Как вы думаете, чего сейчас не хватает детям?

— Возможности пробовать что-то новое. Я была круглой отличницей, но, тем не менее, обожала рок-музыку, которая была запрещена в то время. Я её очень много слушала, и мне нравилось.

Я много всего попробовала, начиная даже с причёски. Мои одноклассницы, которые поступили после восьмого класса в парикмахерское училище, испытали на мне все виды химии, все виды причёсок, стрижек и окрашивания. Я считаю, что это нормально, когда человек что-то меняет, в чём-то, возможно, меняет свои взгляды на жизнь. Такое может быть.

Ещё я хочу, чтобы они понимали, что это нормально, когда человек не стесняется своих эмоций. Многие говорят, что, например, плакать, особенно мужчинам — это ненормально. Нормально, когда люди могут испытывать разное. Например, что они чайлд-фри или веганы или кто-то ещё. Это нормально. Это жизнь человека и его мнение. Можно это остро воспринимать, глубоко в душе не соглашаться, но это только наш взгляд на жизнь. Мало ли что мне не нравится, но это мои личные проблемы, и другой человек не обязан под меня подстраиваться.

— Что самое важно вы поняли для себя в 2022 году?

— Наверное, самое важное, что я осознала в прошлом году: если помогаешь людям, то ты, в первую очередь, помогаешь себе. Возможно, у меня были какие-то свои незакрытые триггеры, и я этой помощью всё закрыла, потому что я столько времени уделила этому, что мне кажется, что мне этого хватит до конца жизни. Я считаю, что помогла колоссальному количеству людей.

Сейчас я опекаю очень творческую талантливую девушку. У неё маленький ребёнок, и она в панике, что она в чужом городе. Она не может привыкнуть к Белгороду, ей страшно, и она хочет к своей маме. Недавно я подарила ей свою кружку и сказала: «Я переезжала в Белгород в 2003 году, мне тоже было страшно. Я ничего не знала, не могла привыкнуть к этому городу, и пусть эта чашка будет стимулом к тому, чтобы у вас всё было хорошо». Мне кажется ей после этого стало лучше, хотя ей по-прежнему очень тревожно и непросто. Таких у меня было пять семей. Одна семья уже устроилась и сказала мне, что им стыдно брать у меня помощь, а другие семьи переехали дальше по России.

— Чего вы ожидаете от 2023 года?

— Наверное, все загадывали и писали в Новый год, всем хотелось, и даже детям, которые готовили открытки военным, хотелось мира, спокойствия и чтобы всё было хорошо.

Наверное, каждый хочет, чтобы всё уже было нормально, чтобы мы возвратились к жизни, к которой привыкли. Пусть и не в таких рамках, возможно, с пересмотренными какими-то приоритетами, какими-то своими жизненными установками. Наверное, хочется, чтобы мы всё-таки были другими, потому что многие у нас за десятилетие немножко обросли таким жирком, когда мы привыкли, что всё всегда хорошо.

Возможно, эта встряска даст почувствовать, что мир — это такая хрупкая вещь, и, может быть, в 2023 году наши люди научатся между собой общаться и договариваться. По крайней мере, я сейчас этого не вижу, чтобы люди могли договариваться. Они ещё больше ожесточаются, на какие-то моменты реагируют очень плохо, хотя есть определённые группы помощи или по интересам, там же люди находят общий язык.

Я жду, когда у людей уйдёт чувство, что они должны кому-то несмотря ни на что доказать свою точку зрения, не обладая навыками ведения правильной беседы или аргументации, и они научатся договариваться и смотреть друг на друга как на полноправного партнёра, а не как на человека, которого ты должен утопить. Зачем? Для меня это неясно.

Наши дети умеют у нас что угодно, а навыками дипломатии и ведения хороших переговоров, к сожалению, не обладают. Поэтому я считаю, что наша задача в 2023 году, когда дети выйдут с дистанционки, учить их именно этому. Мы открыли психолого-педагогический класс, и я надеюсь, что наши дети, которые учатся в этом классе, тоже будут следовать этим идеям. Я хочу, чтобы они учились дипломатии, переговорам, и при этом умели отстоять свою точку зрения. Такие дети, конечно, удобнее и учителям и родителям, но они никогда не перевернут нашу экономику, не сделают важных открытий. Как раз неудобные дети и делают наш прогресс. Я утопист. Наверное, надо идти к этому маленькими шажками, и мы всё равно к этому когда-то придём.