Алексей Чернеевский, фото Романа Романенко
«Телефонные разговоры» — это четыре
диалога, вернее, разговора по телефону между двумя людьми, которые не знают
друг друга, а может быть, знают слишком
хорошо. В «Телефонных разговорах»
собеседником на другом конце провода
может оказаться кто угодно, а иногда
даже и ты сам. На читке, как и в пьесе,
актёры не знали, с кем будут вести
разговор. На входе в мастерскую театра
режиссёр «Спички» Оксана
Половинкина всем гостям предлагала
вымышленные телефонные номера, которые
потом называли актёры, пытаясь
«дозвониться» до случайного собеседника.
Но не только зрители стали участниками читки, но и сам драматург и автор пьесы Алексей Чернеевский. Он вместе с актёром театра «Спички» прочёл четвёртый диалог «Разговор с самим собой», а после этого пообщался с корреспондентом «Фонаря» и в первую очередь поинтересовался:
— Как это выглядело?
— Немного странно и непривычно, как будто подслушиваешь, — признаюсь я.
— Читка — это тоже определённый жанр, сценический, некая проверка пьесы, её первая проработка, первичная — как это звучит. Потому что бумага — это одно, а на сцене — это уже другое. Читка идёт с минимальной подготовкой, актёры читают текст несколько раз, практически без репетиций. Иногда с небольшими репетициями.
— То есть читка — это репетиция со зрителями?
— Да, это проба пьесы. Готовая пьеса, она изучается.
— Это обычная практика?
— Это очень распространённая практика, да. Единственное, что это, скорее, закрытые такие показы, для своих, бесплатные. Это для любительских театров весьма распространённый формат.
— Вы довольны сегодняшней читкой?
— Ну очень, да. Особенно когда народ смеялся. Не всё идеально, конечно, но я рад, что пришло много народа, это действительно много. Это было очень приятно и неожиданно. Это было здорово.
— А вы знали, что будут вызывать людей из зала?
— Узнал я об этом только здесь. Мне понравилось, когда ребята читали, у меня было впечатление, как будто «подсадные утки». Но этого никто не узнает. Но здорово. Я очень благодарен девушке и парню, которые это читали. Мне понравилось, как они читали, это было здорово.
— А вы с этим театром сотрудничали? Как вы вообще оказались в Белгороде?
— Меня пригласила режиссёр Оксана Половинкина. И они уже ставили, то есть читка уже была. И как-то я проезжал мимо, она меня пригласила. Почему бы и нет. Я доволен, кстати.
— Как отразилась на вашем творчестве ваша работа?
— На самом деле мне помог опыт работы психологом на телефоне доверия. Работал я с 2001 года. Практикующий психолог. Кстати, во вторник я отработал последний день, из-за кризиса закрыли. Это всё телефонные разговоры. Два человека друг друга не видят, не знают. Но между ними очень сильно напряжение —то, что чувствует психолог на телефоне доверия. Ты пытаешься человеку помочь, а он где-то далеко. Контакт, близость. А потом контакт разрывается навсегда. Примерно об этом.
Работа на телефоне доверия не может не отразиться. Это особый мир. У меня несколько противоположные профессии. Преподавание философии, чем я занимался семь лет. Параллельно учился на телефоне доверия работать. Это чем-то противоположно. Одно дело — ты там студенту внушаешь мысль, проясняешь мысль, а другое дело, когда ты должен быть чистым отражением и ты должен слушать. И тебя как бы и нет. И это именно прямо противоположно. Было довольно тяжело. Психологом было работать тяжело, но вроде научился отражать. А пьеса — это прямой результат работы. Мои чувства, которые я выразил в тексте.
Алексей Чернеевский (справа) во время читки своей пьесы, фото Романа Романенко
На телефоне доверия есть чёткое правило: консультант не должен встречаться с клиентом ни при каких обстоятельствах. Более того, работают чаще под псевдонимами. То, что я и передал в пьесе, — своё собственное ощущение, что человек по-настоящему близок тебе, ты пытаешься помочь ему, душу раскрываешь. И всё. Раз и навсегда. Я никогда не могу знать, что потом.
— «Телефонные разговоры» — это не конкретные случаи?
— Нет. Здесь нет конкретных случаев. Это выдумки. Понятно, это всё нереально. Ничего такого не было и близко. Это всё исключительно авторский вымысел.
— Отличается провинциальный театр, публика от столичных?
— Хорошая у вас публика. Мне кажется, публика не делится. Это как национальность. Нет никаких нюансов. Либо неудачная публика, либо удачный коллектив. Сегодня он был очень удачный. Значит, я могу оценить публику в Белгороде по данному случаю — она прекрасна. Публика — это внимательные глаза и уши.
— А актёры?
— Актёры молодцы, критику я не могу сейчас говорить. На самом деле было приятное удивление, ожидал меньшего.
— А ещё с кем-то из театралов вы общались в Белгороде?
— Нет, только здесь (в театре «Спичка» — прим. ред.). Я впервые в Белгороде.
— И какие впечатления от города?
— Да шикарные. Я люблю этот город. Здесь своя аура. Здесь что-то особенное есть. Белгород — это что-то особенное. Это очень интересно.
— Есть в планах вернуться?
— Я уже тут приглядываюсь — может, работу в белгородском университете подыскать. Я преподаватель, и я, кстати, с удовольствием бы здесь завис лет так на 10–15.
— Может быть, вы что-то хотите сказать людям как драматург, о чём они не догадываются?
— Культура спасает людей. Если надо спасать. Если человека не надо спасать, значит, с ним всё хорошо. Культура — это свет какой-то. Я очень рад, что люди собираются, смотрят любые пьесы, классику. Кстати, в Петербурге популярна классика. Там ставят классику, и народ ходит. У меня жанр не совсем классический, но всё равно я выдерживал классический тон. Театр — это театр. И я бы хотел пожелать сохранять интерес к классике. Новое на пустом месте бессмысленно, новое должно прожить классику, и тогда оно имеет ценность.
