Доброволец ДНР из Белгорода: «Войны не будет, если никто не будет участвовать»

30-летний белгородец Роман уехал воевать прошлой осенью. Его родители не знали, где он находится. Матери и отцу он сказал, что поехал с друзьями на «шабашку» — в Ленинградскую область строить мост. По пути домой, в телефонном разговоре признался брату, где был на самом деле. Тот, ветеран чеченской войны, только выругался и больше ничего не сказал. После пришлось рассказать всей семье: в стирке мать нашла заламинированный военный билет бойца ДНР с позывным «Ром».

— Я долго не придумывал. По прозвищам там — целый оружейный склад и зоопарк. Я долго не стал думать. Назвался так, — говорит Роман.

За участие в военных конфликтах на территории чужого государства гражданам России светит уголовная статья. Поэтому вернувшиеся с войны ополченцы соглашаются дать интервью инкогнито.

— Только давай без вопроса «Сколько ты убил?». Это неуместный вопрос, — предупреждает «Ром».

— Хорошо. Расскажи, когда и как ты оказался участником военных действий на юго-востоке Украины?

— Это было в прошлом году. 17 октября уже был в Алчевске. Там я по-быстрому записался в штаб, меня проверили и определили в учебку. Но, в принципе, меня учить не надо было. Учебка там — начальные знания из серии сборка-разборка автомата, прицеливание, баллистические данные. Я в армии служил. Правда, в достаточно мирных войсках, на стрельбы ездили и всё. И на следующий день 18 числа я уже пошёл в распоряжение части.

— В качестве кого?

— Добровольца. Воинская специальность — стрелок-разведчик. В принципе, всегда хотел, честно говоря. Некий юношеский максимализм.

— И что ты там разведывал?

— В основном выполнял задачи нашего подразделения — ГБР (группы быстрого реагирования). Прикрывали миномётчиков и своих вытаскивали, если они попадали в засаду. Спасатели такие, знаешь. Территориально от нашего окопа до украинского было 2,5 километра, до Дебальцева — 3 километра. Мы все были достаточно близко друг к другу. На завтрак, обед, ужин — включались миномёты, «Грады».

— Ты участвовал в боях за Дебальцево?

— Когда я туда попал, там был сформирован такой «дебальцевский карман». Туда уже вошла украинская армия. У них была задумка сделать такой коридор между ДНР и ЛНР, дотянуть до российской границы и разделить. Но не получилось. Их замкнули. Потом дали коридор. Кто-то ушёл, кто-то не ушёл.

— А ты чем там занимался?

— Мы не давали идти, сидели на сдерживании. У некоторых есть ошибочное представление, что на войне стройными рядами друг на друга идут. Нет. Война — это артиллерия. Никто не посылает пехоту вперёд.

— Кто там воюет? Что за люди?

— У нас в бригаде, в «Призраке», процентов 90 — это как раз местные жители. Численность моей бригады — тысячи две.

— Твой соратник с позывным Ганс, тоже белгородец, рассказывал мне в интервью, что большинство добровольцев, воюющих против украинской армии — россияне.

— В нашей части россиян было… Ну от силы. Я, Калуга, Урий, Костик из Казахстана.

— Ты жил в Белгороде, занимался общественной деятельностью, работал. А потом оказался на войне. Заработать поехал?

— У нас не платили, если ты это имеешь в виду. Ты не поверишь, но у нас даже по обмундированию были большие проблемы, по вооружению чуть меньше. Я не наёмник, я доброволец. Доброволец идёт по идейным соображениям и безвозмездно. А наёмник сугубо из-за денег. Думаю, что воевать за деньги вряд ли кто-то может. Тем более умирать. Нужно быть готовым, понимать, что ты умрёшь.

— Ты понимал, что умрёшь?

— Да, конечно. Это война.

— То есть, ты понимал, что умрёшь, когда ехал туда. А когда увидел, что люди реально умирают, не поменялось отношение?

— Понимаешь, в таких местах всё мировосприятие меняется. Я даже не вспомню, было ли мне страшно. Даже после первого миномётного обстрела, который был днём в начале ноября, когда мы приехали в Комиссаровку. Я бы не сказал, что мне тогда было страшно. Мы прибыли туда, нам показали домик, где мы будем жить. Мы принялись забивать окна, чтобы замаскировать. Мы выявляли «Грады», которые работают по нам. Отправили Д-30, гаубицу, это ловля на живца. В ответ по ней начинали работать украинские «Грады».

— И вы ловили на живца, находясь посреди мирных домов?

— Мы находились на окраине. У нас местных жителей практически не было. Конкретно в нашем домике жил дедушка, он уже парализованный был. Сама понимаешь, старенькая халупа, начинает холодать. Глинобитная, пуля прошивает. Дедушку мы отправили в Луганск в дом престарелых. Чтоб он под присмотром был. А больше никого — куча заброшенных домов.

— Сколько времени ты находился на этой войне?

— Суммарно два месяца.

— И всё-таки, зачем ты туда поехал? Зачем, по-твоему, человеку по своей воле ехать на войну?

— Понимаешь, ехать или не ехать на войну — каждый решает для себя сам. Если человек не хочет, он не поедет. Никто никого не должен принуждать, человек не должен идти на войну под воздействием тех же средств массовой информации. Что наши, что украинские СМИ — истина где-то рядом, как говорили Скалли и Малдер.

— Тогда зачем пошёл ты?

— Защищать мирных людей. Поверь на слово, украинская армия не такая добрая.

— Если бы вас там не было, то и украинской армии там нечего было делать?

— Ты хочешь сказать, что если бы там не было нас, то не было бы войны на Украине? Интересно. Может быть. Хотя, честно говоря... Когда идёт целенаправленное уничтожение людей, уже не будешь думать — если бы я тут не был, то было бы то-то или нет?

— Зачем украинской армии уничтожать людей?

— Помнишь, когда авиация ударила по Луганску? Ведь тогда не было противостояния.

— Когда из Славянска ушли сепаратисты, война там прекратилась. Никто не уничтожает население. Люди стали жить дальше.

— Давай, я буду считать, что Славянск оккупирован. Я вот так буду считать. Ты можешь иметь обратное мнение. Я его уважаю. Для кого-то ты шпион, для кого-то — разведчик. Для кого-то — террорист, для кого-то — борец за свободу. Мы же с тобой не фашисты, чтобы заставлять людей думать иначе.

— Как добровольцы из Белгорода попадают на войну на Украине?

— Совершенно спокойно. Мы с товарищами прошли блок-посты официально, я и ещё двое ребят. Взяли такси, доехали до Изварино. Там наши пограничники и ЛНР. Наши проверили документы, потом мы прошли через луганских. Сказали им, что к родственникам едем. У нас не было оружия. Я был в водонепроницаемой спортивной куртке, джинсах, футболке.

— Если легко можно пройти через Луганскую область, какой смысл Украине перекрывать границы, как считаешь?

— Честно сказать, я не знаю, зачем они перекрывают границы в Харьков.

— В Харькове ведь тоже были попытки сделать так называемую ХНР.

— Харьков — это самый первый город, который попытался заявить о собственной автономии. Но в Харькове не получилось, и было посажено больше тысячи человек. Всех самых ярких, всех лидеров задержали и отправили в соответствующие учреждения.

— Зато Харьков не бомбят, там сохранился мир.

— Но в Харькове хватает людей, которые приезжают из зоны АТО с оружием и время от времени постреливают. Там не всё так хорошо и сказочно.

— Кто приезжает?

— Те же самые люди из батальона «Айдар», «Азов». Понимаешь, ребята с нарушенной психикой возвращаются домой. Очень часто украинские военные возвращаются при оружии. Это достаточно нормально для них.

— Но ведь если бы сделали ХНР у нас бы под боком, под Белгородом появилась бы горячая точка, «Грады» и бомбёжки.

— Я думаю, мы бы оттянули границу подальше (смеётся). Это чёрный юмор.

— Сейчас не жалеешь, что поехал туда?

— Честно — нет. Понимаешь, тут своя философия. Смерть не разбирает, кто ты. Люди там как-то ближе друг к другу. Я не видел столько искренних и честных людей, как на этой войне. В обычной жизни кто-то лучше, кто-то хуже. А там все такие, какие есть. И все идейные.

— Что хорошего в том, что они идейные? Человек, который находится под влиянием какой-то идеи, не может трезво смотреть на то, что происходит, не может видеть себя и происходящее со стороны.

— Я считаю, что я достаточно со стороны смотрю. Но конкретно я ехал из идейных соображений.

— За какую идею ты ехал?

— Защитить людей, помочь им хоть чем-то.

— Тебе приходилось общаться с украинскими военными?

— Нет, общаться нет. У нас не получилось бы общения. С одной стороны, я могу понять тех парней-срочников, которых пригоняют зачастую необстрелянных, необученных. Напротив нас стояла «Киевская Русь», украинские добровольцы. У меня к ним личное отношение. Восемь наших миномётчиков попали к ним в засаду. Все они были убиты, их пытали порядка двух часов. Раздробили ноги кувалдами, сожгли. Командиру Харитону отрезали голову, он из нашей части. К сожалению, мне не удалось с ним лично пообщаться. Когда я прибыл, это уже случилось. Вот такая история.

— Война ведь из человека самое чёрное способна вытянуть.

— Из кого как. Если это больной на голову отморозок, он и там такой будет. Война открывает в человеке те качества, которые спят в мирной жизни. Я общался со многими нашими. Наши зачастую пленных даже не били. Им давали телефон даже родным позвонить, оказывали первую помощь.

— Ты хочешь мне показать, что сторона, за которую воевал ты, более человечная?

— Я рассказал только то, что знаю. То, что не знаю, не буду говорить.

— Почему ты пробыл там всего два месяца? Почему не остался?

— Наше подразделение вывели. Это как раз было очередное перемирие, очередное ожесточённое перемирие. Я поехал на день рожденья матери. И Новый год отмечал уже дома.

— Ты общаешься сейчас с теми людьми, с которыми там был? Где они сейчас?

— Да, общаюсь. Кто-то перешёл в другое подразделение, кто-то из местных написал рапорт и ушёл пытаться жить мирной жизнью. Там же есть и мирная жизнь. Наверное, не в том понимании, как у нас, но какая-то есть.

— То есть, ополченцы из местных так же прекращают воевать и идут домой?

— Ну, кто-то не хочет. Никто никого не заставляет. Там это абсолютно добровольно. Если тебе не нравится, если что-то не так, можешь писать рапорт. К нам пригнали парня, местный, из Кировска, город, который достаточно сильно пострадал от артударов. Он там пробыл день и сказал: нет, ребят, это не моё. Нет — значит нет. Не хочешь — без проблем. У нас было так. Абсолютно все добровольцы, никто не получал ни копейки.

— Какой паёк у ополченца?

— В качестве гуманитарной помощи, что дают. Килограмм макарон, килограмм гречки и пару банок тушёнки.

— Ты видел много мирных жителей?

— До войны я Алчевск, к примеру, не видел. Пару раз мы были там, в городе, для обеспечения порядка. И видел там достаточно много людей. В довоенное время, понятно, гораздо больше было, если учесть, что на одном комбинате там работало больше 20 тысяч человек. Огромнейшее предприятие.

— Чем мирные люди занимаются? Одни старики остались?

— Нет, там много молодёжи. Некоторые ополченцы немного предвзято к ним относились, когда видели гуляющими по городу с телефонами, как здесь ходят. Они не говорили им ничего, конечно. Мол я воюю, а ты мирной жизнью тут живёшь.

— И как эти мирные люди себя там чувствуют, по твоим ощущениям?

— Они подавлены, напуганы. В той же Комиссарковке мы бабушке помогали продуктами, отдавали ей иногда пайки, чтоб она хоть что-то кушала, потому что ни выплат, ничего нет. И она боялась, что придут украинцы. В самом Алчевске я крайне мало общался с мирными. Там как-то живут, работают магазины. Есть электричество, даже интернет. Но почти нет денег у людей.

— Как считаешь, можно говорить о том, что война заканчивается?

— На мой взгляд, сильно активный военных действий уже не будет. Украинская армия подавлена. Большие потери. Мобилизация провалилась. Мне кажется, пора строить жизнь по-новому. Как говорил президент Порошенко, «життя по-новому». Дать независимость, автономию, федерализацию, а дальше ждать. По сути это один и тот же народ. Да и мы с украинцами один народ. Только время всё расставит. У Приднестровья с Молдовой тоже была огромная война. У меня в Приднестровье родственники живут. Мой дядя погиб в плену, тоже был добровольцем.

— А что думаешь насчёт того, что приверженцы идеи Новороссии говорят об идее пробить дорогу до Крыма через ещё несколько областей, взять Мариуполь?

— К сожалению, этого не будет.

— Почему к сожалению? Это бы принесло войну ещё в несколько регионов Украины. Там, где сейчас её нет.

— Поэтому и не будет. Проект «Новороссия»... Многие бы хотели… Это должно было быть несколько областей — Харьковская, Донецкая, Луганская, Запорожская, Херсонская, Одесская. Но как мы видим, люди не хотят войны. Когда они видят, что это может прийти к ним в дом, они не хотят.

— Как ты это понял?

— У меня есть знакомые. Современные средства связи помогают координироваться. Большинство не хотят войны. Многие напуганы украинскими средствами массовой информации, рассказывающими о существовании там якобы российских войск. Но я, кстати, российских солдат там не видел ни одного. Видел одного чеченца, нормальный парень. Омар, кажется. Достаточно крепенький, лет тридцати пяти.

— Сейчас не участвуешь в диванных войнах в интернете?

— Стараюсь не участвовать. Как вернулся, меня это подбешивало. Все очень сильно нагнетают. Я стал что-то ценить, а к чему-то циничней стал относиться. Почему на войне первыми погибают лучшие? Потому что они сами идут вперёд. А всякие, мягко говоря, нехорошие, трусливые и подлые, они всегда позади и умудряются отъедать пузо. Я лучше стал понимать сущность людей. А больше ценить стал банальные радости.

— Зачем идти первыми вперёд и погибать?

— Если ты не готов защищать себя, война придёт к тебе. Там не получится оставаться безучастным. Иначе ты становишься жертвой войны.

— А если никто не будет участвовать?