Кто такой Максим Шапошников?
— Максим, вы новый министр культуры. Для некоторых — ещё человек-загадка. Поэтому первый вопрос: попробуйте в нескольких предложениях рассказать, кто такой Максим Шапошников, новый министр культуры Белгородской области.
— Я бы разделял эти два момента: если мы говорим про Максима Шапошникова — это одна история. Если же речь идёт о министре культуры, то определение одно — государственный гражданский служащий.
Максим Шапошников занял должность исполняющего обязанности министра культуры Белгородской области 7 апреля 2025 года. Осенью он избавился от приставки врио. На этом посту он сменил Константина Курганского, который трудился министром с декабря 2021 года. Шапошников — человек из команды бывшего министра. Сам Курганский сейчас возглавил музей-заповедник «Прохоровское поле».
Я из семьи военных, жил большую часть жизни в Краснояружском районе, в селе Репяховка, это моя родина. Потом я поступил в Белгородский институт искусств и культуры и с третьего курса пошёл работать. Первое моё место работы — это гимназия №5, а первая запись в моей трудовой книжке — уборщик служебных помещений. Потом лаборант, а дальше — педагог дополнительного образования.
Руководители управления культуры Белгородской области
— А чем именно вы занимались, Максим, если говорить о допобразовании?
— У меня был театральный кружок. Ставили спектакли, готовили мероприятия. После гимназии №5 я перешёл в школу №43 и отработал там девять месяцев. Это был невероятнейший опыт, который я запомню, наверное, на всю жизнь. У меня были коррекционные классы, и мы с этими ребятами тоже занимались театром.
После этого я ушёл из школы, честно скажу, по глупости. Мне очень нравилось, но меня пригласили на другую работу, пообещали золотые горы. Я пошёл работать в частную компанию, но карьера там не сложилась. Это история про то, что нужно заниматься тем, чем должно, а не искать какие-то мифические горизонты.
После этого я пришёл к Сергею Ивановичу (Курганскому, экс-начальнику управления культуры Белгородской области, — прим. Ф.), который был у меня в своё время куратором курсовой работы по Мировой художественной культуре, и попросил совета. Он предложил пройти конкурс на работу в Центр народного творчества. Так я стал работать там методистом.
Сначала я подумал: «Господи, куда я попал? Что я буду тут делать?». Мои коллеги все были про фольклор, народную культуру, а я — вообще не туда. Наверное, я полгода маялся и искал повод, чтобы остаться, и причину, чтобы уйти. Я очень хотел вернуться в школу, потому что понимал, что там можно делать, и у меня был абсолютный коннект с ребятами.
Потом всё-таки привык, «обтесался», и мне предложили должность заведующего проектной деятельностью в Центре народного творчества. Тогда проектная деятельность в регионе только вот набирала обороты, и мы начали готовить интересные проекты.
Белгородский государственный центр народного творчества — это главное региональное организационно-методическое учреждение Белгородской области. Оно объединяет работу клубных учреждений и творческих коллективов. Кроме методической поддержки, Центр народного творчества организует и проводит областные фестивали, конкурсы и смотры. Сотрудники центра также разрабатывают культурные программы, работают творческие коллективы, кружки, секции, курсы и так далее.
Потом мне поступило предложение стать заместителем директора БГЦНТ по методической работе, и в новом статусе я курировал все дома культуры в Белгородской области. Мы разрабатывали стандарт центра культурного развития, методику и вообще размышляли о том, как развивать сеть культурных учреждений, поскольку это самая большая сеть не только в регионе, но и в стране. Мы мыслили о том, что нам нужно сделать, чтобы быть востребованными. Потом мне поступило неожиданное предложение стать директором Центра.
— Купинская история (обновление подхода к работе Купинского центра традиционной культуры и ремёсел под руководством команды БГЦНТ — прим. Ф.) произошла тогда же?
— Нет, это было первое испытание в должности Директора центра народного творчества. Господь не посылает испытания не по силам — это была именно такая история. Мне предложили занять пост. Я честно и искренне говорил: «Нет, я не хочу». Потому, что до этого я долго замещал на этой должности директора [и знал, с чем мне придётся иметь дело].
Я помню мой первый день [на этой должности], когда ко мне стал приходить технический персонал. Я с ними всегда здоровался — они такие милые, прекрасные барышни. Мы с ними всегда хорошо общались. А тут они пришли: «[Нужны] тряпки, вёдра, швабры». Я в эти вопросы никогда не вникал и подумал: «Господи, что я буду с вами делать». Тогда моя жизнь категорически изменилась.
Я стал ещё раньше приходить на работу, потому что мне надо было вникнуть в работу хозблока: нужно было понимать, какие трубы текут, где заплатки делать. Тогда же нам передали наш филиал Купинский центр традиционной культуры и ремёсел.
Купинский центр традиционной культуры и ремёсел находится в селе Купино Шебекинского района. Его основал уроженец села Купино, почётный профессор Белгородского государственного университета Николай Кузюлёв. Центр представляет собой 12 выставочных залов, воссозданное крестьянское подворье 19-го века и ремесленные мастерские. В Купино туристы могут увидеть, каким был быт первых поселенцев Шебекинского района, чем они оборонялись от врагов и как обрабатывали землю.
— Мне кажется, у нас с командой Центра народного творчества получилось сделать из него объект массового притяжения. Про купинский центр все говорили, он был во всех соцсетях. У нас была запись на месяц вперёд, хотя мы просто рассказывали, как живёт деревня и чуть-чуть облагородили экспозицию. Через год мы её поменяли. Мы переработали зал воинской славы, нам хотелось показать то, как это село пережило Великую Отечественную войну. Потом началась СВО. Из-за близости к границе поток начал спадать, и сейчас мы находимся в той точке, если говорим про Купино, когда мы обслуживаем близлежащие населённые пункты и само Купино. Это тоже та норма жизни, к которой мы вот сейчас пришли, — говорит министр культуры Белгородской области Максим Шапошников.
|
|
— Потом начался капитальный ремонт Центра народного творчества. Это было ещё одно испытание. Далее — переезд назад, и мне поступило новое предложение —возглавить министерство культуры белгородской области. Это было моё внутреннее испытание, поскольку масштаб процессов, которые происходят в министерстве, категорически выше, чем всё [что было в моём опыте до этого].
Если раньше я отвечал за 200 сотрудников, которые были у меня в непосредственном подчинении в штате Центра народного творчества, то сейчас степень моей ответственности — это 1,5 миллиона человек, которые живут на территории Белгородской области.
Мы для себя выявили посыл, что мы — атмосфера, мы даём внутреннюю надежду на то, что следующий день, будет лучше, чем предыдущий. Когда сейчас был очень сложный период в истории региона с БПЛА, когда отключалось электричество, мы не закрыли ни одно учреждение культуры. Когда наши сотрудники были на удалёнке, в любом учреждении оставались люди для того, чтобы белгородцы, которые укрываются от ракетной опасности, от атак БПЛА, могли забежать в учреждение и спрятаться там.
— Пока мы далеко не ушли, у меня вопрос. Вспомните саму беседу, когда вам предложили стать министром культуры — как это было, насколько само предложение было неожиданным или уже к этому всё шло? И кто, собственно, говорил с вами?
— Такое предложение может сделать один человек — это губернатор. Это был вечер, Вячеслав Владимирович пригласил меня к себе и озвучил своё предложение.
— Были ли какие-то предпосылки к этому или понимание, что может прозвучать такое предложение? Или оно было неожиданным для вас?
— Я не мыслил в категориях, что завтра, или послезавтра, или через месяц я буду министром культуры. Я мыслил о том, что у меня есть учреждение, у нас получается, и что нам есть, куда расти. Да, это было неожиданно.
Про цели, задачи и критерии эффективности белгородского минкульта
— Какие-то задачи губернатор вам тогда обозначил? Сказал, что должно измениться или, наоборот, сохраниться?
— [Первая] задача была сохранить то, что уже создано. Культура Белгородской области как институция и отрасль достаточно крепкая. Мы занимаем по многим позициям ведущие строчки во всей России. Вторая — это атмосфера культуры для жителей Белгородской области, чтобы житель в несколько касаний попадал в наше учреждение. Этим летом мы много для этого сделали, когда мы практически все учреждения вывели на улицу.
Мы должны быть там, где наши посетители, зрители. Если мы будем летом сидеть в своих зданиях, к нам просто никто не придёт. Научная библиотека устраивала поэтические вечера в парке Ленина, театр делал экскурсии по зданию, в театральном дворике. От ДК «Энергомаш» до парка «Берега» были локации, которые постоянно менялись: в одном месте были музыканты, в другом — художники, в третьем — спектакли. Мы старались, чтобы, когда человек совершал прогулку, у него менялась картинка.
Плюс — [организовали] концерты на крыше «Школы №21». Белгородская филармония сделала такое предложение для горожан в плане творческого продукта, которого раньше не было.
Если говорить про установки, то, наверное, они такие.
— Чтобы культура была ближе к каждому белгородцу?
— Глобально — да. Ещё из тех проектов, которые нам удалось сделать, — превратить само здание музея-диорамы в музейный экспонат. Мы восстановили светодиодный экран и транслировали на него контент, который соизмерим со зданием, с коллекцией, с главным экспонатом музея — полотном.
Мне кажется, это тоже получилось здорово. Плюс те вещи, которые мы делаем в областной столице, мы транслировали на муниципалитеты, чтобы в той или иной форме эти опции были и у их жителей. Эта практика прекрасно развивалась, особенно в Губкине и Старом Осколе.
Ситуация сложнее в приграничье, потому что мы ограничены оперативной постановкой — не все задумки могут быть реализованы. То, что делают в приграничье, дорогого стоит. Я помню ещё по прошлому месту работы, как начальник методической службы одного из приграничных муниципалитетов попала в пункт временного размещения, и она через день мне позвонила, сказала: «Максим Викторович, привезите ноутбук, мне надо своих собрать». Когда люди уезжали, они спасали не паспорта, спасали трудовые книжки, фотографии, спасали книги, баяны, музыкальные инструменты — вот такой внутренний человеческий подвиг.
— Максим, не уходя далеко от темы, для себя и для своей команды какие бы вы выделили три критерия вашей работы, вашей эффективности, чтобы сказать, что, допустим, к концу 2025 года вместе вы сделали какой-то качественный рывок своей отрасли?
— Если говорить про критерии — основной критерий, которым измеряется отрасль культуры — это посещаемость мероприятий. Это критерий, который зафиксирован министерством культуры Российской Федерации. Наши обязательства — выполнить те цифры, которые нам доведены, не снизить посещаемость учреждений культуры. По составляющим показателя — это количество читателей, количество книговыдачи в библиотеках, количество спектаклей, гастролей, музейных выставок, мероприятий, концертов, новых постановок. Всего же у нас порядка 185 метрик, по которым мы измеряем эффективность своей работы.
Следующий показатель, который для нас тоже принципиально важен, — это люди, которые работают внутри отрасли. У нас есть обязательства перед людьми — мы не должны снизить уровень их средней заработной платы.
— Если мы берём решения, которые были приняты до вас, вашими предшественниками, есть ли те, в которых вы продолжаете полностью эту линию и оставляете без изменений, а есть то, что готовы пересматривать, как-то по другому, может быть, перестраивать?
— Если мы говорим про любые решения, которые принимались, — это история про время. Любые решения принимались в конкретное время и в конкретных обстоятельствах. Многие из них, годичной или двухлетней давности, сейчас трансформируются, меняются. Говорить о том, что если мы что-то меняем, то это изначально было сделано неверно, я считаю неправильным.
Мы сейчас перестраиваемся заново. Появились новые виды опасностей и угроз. Если раньше были приняты решения о том, что в учреждениях культуры нужно находиться в укрытиях, — они не изменяется, это сохраняется, но появился новый вид угроз — БПЛА. Единого алгоритма действий в момент атаки БПЛА не существует, потому что все здания разные. Где-то мы можем остаться в том помещении, в котором пребываем с посетителями, если оно не имеет окон, а есть филармония, где мы проводим мероприятия на пятом этаже. Алгоритм действий Светланы Юрьевны (Борухи, директора Белгородской государственной филармонии, — прим. Ф.) и алгоритм действий любого другого руководителя, будет категорически отличаться.
Говорить о том, что предыдущее руководство министерства культуры сделало одно, а мы сейчас всё поменяем — нет, у меня нет такой позиции. Я с большим уважением отношусь к Константину Сергеевичу (Курганскому, экс-министру культуры Белгородской области, — прим.Ф.), он принимал меня на работу. Да, в этом кабинете мы очень часто с ним спорили и дискутировали по ряду обстоятельств. Сейчас продолжаем дискутировать с директорами государственных учреждений, поскольку принять правильное решение можно только в диалоге.
«Узкое горлышко — это кадры»
— Есть ли какое-то «узкое горлышко» в сфере культуры Белгородской области? Может быть, деньги, кадры, посещаемость или инфраструктура?
— «Узкое горлышко» — это в любом случае кадры, специфические кадры в штучных профессиях: реставраторы, музыканты, которые нужны Белгородской государственной филармонии. Также сейчас большой запрос на создание видеоконтента, на любое мероприятие — это штучные специалисты, которых вообще нигде не учат, и они получают самообразование. Также нужны специалисты, которые будут взаимодействовать с аудиторией в интернете.
Также эта история ещё и про те здания, которые требуют ремонта. Любой ремонт — это финансирование. Любое здание, которое мы ремонтируем, особенно если это объект культурного наследия или охраняемое здание — это деньги другого порядка, поскольку мы обязаны сохранить в первозданном виде то, что нам передали наши прародители. Например, наш драматический театр или литературный музей. «Узкое горлышко» — это наше приграничье. Есть учреждения, которые очень сильно пострадали, есть те, кто пострадал меньше. Поэтому мы работаем над программой по восстановлению.
— Сразу же у меня есть вопрос на эту тему: [историко-культурный комплекс] «Слобожанщина» будет восстановлен или нет?
— Как учреждение она сохранилась, но мы изменили её функции. Если говорить про «Новую слободу», её сотрудники теперь занимаются работой «кинотеатра „Победа“». Часть сотрудников проживали в Колотиловке — это населённый пункт, в котором с 2024 года введён режим ЧС, и он отселён.
С каждым из сотрудников я лично встречался, мы разговаривали, нашли для тех, кто поменял географию жизни, работу. Ни одного человека не бросили. Те, кто живут в Белгороде, они работают в «Победе». Мы сохранили всех сотрудников, вывезли большинство предметов, но, как учреждение внутри Колотиловки, мы не функционируем.
Историко-культурный комплекс «Слобожанщина» открылся в селе Колотиловка Краснояружского района в 2020 году. Для туристов построили хаты-мазанки, в которых разместили мастерские гончара, бондаря, иконописца, винокура, маслобойщика и мастера лозоплетения, три мельницы-столбянки, а также открыли музейную экспозицию с четырьмя залами. В селе Колотиловка объявили режим ЧС 19 августа 2024 года.
— Комплекс законсервирован или разрушен?
— Я не могу комментировать историю про степень разрушений, которые там есть. Мы очень надеемся на то, что настанет время, и мы Колотиловку восстановим. Если мы говорим про государственную программу, которую мы сейчас формируем, этот объект внесён в неё, но мы не можем оценить объёмы, а значит просчитать стоимость ремонта. Поэтому в планах [восстановление] стоит, но каких-то видимых ориентиров нет.
— Вывезенные предметы где-то выставляются сейчас?
— Мы распределили их по учреждениям. Это очень горькая и очень личная для меня история. Когда создавалась «Слобожанщина», к этому привлекался Центр народного творчества, и от моей малой Родины комплекс находится буквально «в двух песнях»— в пределах пары километров.
— Вы затрагивали тему про трудоустройство людей из отселённых и обстреливаемых населённых пунктов, в которых находились учреждения культуры. Мы правильно понимаем, что такой случай трудоустройства людей в другие учреждения как в случае в «Победой» и Колотиловкой — не уникален?
— У нас есть информация по каждому сотруднику, который находился в населённом пункте, в котором введён режим ЧС и который отселён. Работа была выстроена следующим образом: мы предлагали людям трудоустройство на той территории, куда они переехали. Кто-то соглашался на эти условия, кто-то говорил, что хочет поменять свою профессию, третьи долго были в простое, и эта трудовая опция тоже имеет место.
Мы работали и до сих пор продолжаем точечно работать с каждым сотрудником. У нас практически еженедельно проходит диалог с людьми на эту тему. Если нужно мое персональное участие, я выезжаю в любой район, в котором есть такая необходимость, и мы решаем вопросы с сотрудником напрямую.
Наша задача, как министерства культуры, не оставить человека с бедой тет-а-тет. Мы предлагаем варианты трудоустройства, соизмеримые с той должностью, на которой человек работал раньше. Когда люди выезжают из этих населённых пунктов, они начинают выбирать себе новое место для проживания, и наша задача — подхватить их и вести.
— Удалось ли вам сохранить большую часть кадров в подобных случаях?
— Мы не заметили глобального оттока. Нужно говорить правду: есть люди, которые покинули нас, территорию Белгородской области, но это не массовая история. Значительное большинство людей осталось внутри региона.
Про бюджет, внебюджет и зарплаты
— Вы уже сказали про экономику. Если мы в целом возьмём в сферу культуры: куда распределяются финансы и в каком объёме? Что идёт на зарплаты, что — на оснащение, а что — непосредственно на событийную деятельность?
— Если мы говорим про бюджет отрасли культуры, то цифры в параметрах бюджетах мы формируем на 2026-2028 год (наша беседа проходила ещё до того, как бюджет был сформирован и передан в областную думу — прим. Ф.). Цифры я не могу сказать, поскольку они не утверждены.
— Но они больше или на том же уровне, что раньше?
— Они не утверждены, мы работаем над этим документов. Если мы говорим о бюджете, то большая часть этого бюджета — заработные платы. И они будут в любой отрасли [занимать большую часть]. Если мы говорим про траты, которые мы совершаем, мы избрали для себя такую позицию, что закупаем оборудование только тогда, когда нам федеральные власти, в частности Минкульт, по конкурсам и заявкам, которые мы отправляем, выделяют деньги.
Регион обязан софинансировать эти покупки. У нас была закупка музыкальных инструментов, закупка технического оснащения для ряда учреждений — это всё деньги и федеральные, и региона. Если мы говорим в процентах, то это не более одного процента от всего бюджета. Это не баснословные деньги, а тот минимум, который нам необходим.
Если говорить про событийные мероприятия, то в этом году доля расходов 1,1 процента от общей суммы бюджета Белгородской области. Если мы говорим про остальные статьи расходов, то у нас есть гранты, премии, которые мы выплачиваем. Это, например «Творчество, мастерство и успех» — лучшему работнику учреждений культуры. Есть также премии музейным работникам, театральные премии. Содержание имущества, которое есть, тоже входит в расходную часть.
— Вы сказали, что основная статья расходов — это зарплаты. Какая сейчас средняя зарплата работника в сфере культуры Белгородской области?
— По итогам девяти месяцев 2025 года средняя зарплата в учреждениях культуры по всей области составляет 60 тысяч рублей. Но мы понимаем, что есть люди, которые получают больше, а также есть те, кто меньше. Все зависит от того, на ставку ты работаешь, на 0,5 или на 0,25 ставки. Средний срез такой. Говорить о том, что у нас в учреждениях низкие зарплаты, я бы не стал. Мы должны всё сравнивать с рынком. На рынке плюс-минус зарплаты такие.
— Есть ли другие источники финансирования? Деньги, которые поступают в сферу не из бюджетных источников?
— Простите, сейчас буду с журналистского переводить на чиновнический... Любое учреждение культуры, которое в форме своей является бюджетным или автономным, с точки зрения бюджетного кодекса имеет возможность зарабатывать в пределах своей уставной деятельности.
Учреждениям доводится государственное задание — то, что обеспечивается государственным бюджетом. А вот сверхгосударственное задание — учреждение в рамках уставной деятельности имеет право зарабатывать. Оно имеет право продавать билеты, организовывать мастер-классы и прочее. Например, «Пушкинская карта» — это, в том числе, и есть [региональный] внебюджет. Также есть внебюджет, который приходит нам в виде грантов.
Наши учреждения активно участвуют в грантовой деятельности, за исключением государственных учреждений, потому что те не имеют юридической возможности для этого — в грантовых конкурса могут участвовать только муниципальные учреждения. Для этого у нас есть наши партнёры, НКО, которые могут это делать.
Часть внебюджета, в том числе, тратится на развитие учреждений: покупку костюмов, организацию экспозиций, выезды, проведение мероприятий, гастрольную деятельность и приобретение оборудования. То есть, в рамках действующего закона учреждения могут это делать. Если мы говорим про объёмы внебюджета, это тоже порядка 1,1 процента.
— Есть ли у министерства культуры меценаты, которые жертвуют деньги?
— У нас есть попечительский совет и меценаты, которые вкладывают деньги. Они делают это непублично, поэтому я не буду озвучивать фамилии.
— Во что именно они вкладываются? Мероприятия, выставки, ремонты?
— Выставочные проекты, мероприятия. В ремонт невозможно вложиться меценатству, потому что с точки зрения закона это обязанность государства.
О «Пушкинской карте» и лидерстве Белгородской области
— Вы уже сказали про «Пушкинскую карту». Несколько лет подряд мы в лидерах по этому проекту, каковы его цифры? И насколько они для людей понятны, просчитаны, или условно отправили класс на мероприятие и посчитали себе это в эффективность?
— Что касается «Пушкинской карты», её прелесть заключается в том, что это «государственное задание» от населения. Если вы востребованы, интересны, я прихожу к вам и трачу свои деньги, которые лежат у меня на «Пушкинской карте». Если вы мне не интересны, не трачу. Предложений по «Пушкинской карте» среди учреждений у нас много. Мы выстроили работу так, чтобы обладателей карты было максимальное количество, и из всех регионов у нас максимальный охват «Пушкинской карты» подростков.
— Если говорить о цифрах, то каковы они?
— В Белгородской области 137 201 человек подходящего возраста: от 14 до 22 лет, и у 118 724 из них есть «Пушкинская карта», это 86,5 процента. По комплексной оценке реализации программы в регионе на данный момент мы занимаем первое место в стране. В комплексную оценку входят потенциал по включению организаций культуры в программу — у нас это 96 процентов, но мы стремимся к 100, — количество предлагаемых событий и качество продвижения. По состоянию на сентябрь 2025 года в области по «Пушкинской карте» потратили 97,5 миллиона рублей.
— Вы можете хотя бы назвать событие или учреждение, которое даёт максимальные показатели по посетителям «Пушкинской карты»?
— Если говорим про государственные учреждения культуры, это будет филармония. На втором месте — Белгородский государственный центр народного творчества, а на третьем месте — драматический театр.
Для нас показатель эффективности следующий: для учреждений доведён некий план, тот минимум, на который мы их ориентируем, а именно: сколько они должны принять посетителей, сколько продать билетов и каким должен быть объём заработанных средств. Мы вводим в систему и количество проданных билетов, и сумму заработанных денег для того, чтобы учреждения ограничить в стоимости билета, и у ребёнка была возможность достаточно длительное количество раз в течение года пользоваться «Пушкинской картой». Мы один из десяти регионов, которые лучше всех работают с «Пушкинской картой» по количеству детей, которые обладают ею, количеству проданных билетов и сумме заработанных средств.
Если по районам брать лидеров, то в топе будет Валуйский округ и их дворец культуры. Также — Старый Оскол с их центром культурного развития «Молодёжный», театром для детей и молодёжи и всеми их ДК. Выстреливают из всех Валуйки, потому что там так выстроена работа.
— Что-то изменилось с 2022 года по цифрам?
— Нет, мы не снизили темп ни разу. Это та опция, которой мы обязаны пользоваться.
«В каждом муниципалитете есть и звёздочки, и огромные планеты, о которых можно говорить»
— Если говорить про ремонты. Вы уже назвали драмтеатр, но не стали пока говорить о конкретике. Есть ли ещё учреждения культуры по области, которые на данном этапе нуждаются в ремонте? Назовите топ-5 учреждений культуры, которые в ближайшее время ждёт обновление.
— Я бы включил в этот топ однозначно дворец культуры «Комсомолец» в Старом Осколе. Это такая долгая история, но мы очень рассчитываем на то, что в ближайшее время она получит своё логическое завершение.
Из других учреждений — учреждения Шебекинского муниципального округа, а именно две детские художественные школы в городе Шебекино. В них мы в этом году завершим ремонт крыши. Кровля пострадала в результате обстрелов, и, если мы этого не сделаем, к весне можем просто потерять здание.
Из крупных объектов, о состоянии которых мы бы могли говорить, что оно критично — «Литературный музей», хотя нет, его состояние на данном этапе всё-таки не критично, [хоть и требует обновления], но, возможно, к таким объектам можно отнести кинотеатр «Победа». Он действительно требует преображения.
В холле министерства культуры Белгородской области. Эту выставку белгородцы смогут оценить во время «Ночи искусств» 3 ноября
— Если мы берём дома культуры, центры развития культуры, кого бы вы могли привести в пример на территории области как центры притяжения?
— Я могу сказать, что все модельные учреждения культуры, будь то дома культуры или библиотеки, — они все востребованы. Нет просто ключников, которые открывают и закрывают двери. Там работают сотрудники, которые заряжены на то, чтобы освещать путь. Если приводить примеры, не могу вновь не упомянуть валуйские учреждения культуры, поскольку они лидеры «Пушкинской карты». Это значит, что они востребованы, значит, люди несут туда свои деньги.
Я могу выделить крупные города: Губкин, Старый Оскол, Белгород. То, что делается в белгородских учреждениях, мне кажется, мы делаем абсолютно верно. Из сельских учреждений — в каждом муниципалитете есть и звёздочки, и огромные планеты, о которых можно говорить. Ещё я не могу не отметить Дворец культуры в Шебекино. То, что ребята там делают, — я просто аплодирую этому стоя.
— Тогда обратный вопрос. А есть ли те, кто не дотягивает до уровня остальных?
— В любом случае есть те, кто не дотягивает, есть те, кому нужна помощь и поддержка. Но это не говорит о том, что люди не ходят ходить [в эти учреждения культуры].
Про оперативную обстановку и готовность к ней
— Если мы берём нынешнюю оперативную обстановку, по укрытиям и резервной генерации, насколько учреждения культуры готовы к ней?
— Я не буду называть цифры. У нас есть утверждённые планы с подписью и печатью, в которых описано, как мы будем действовать, когда, не дай Господь, будет экстренная ситуация. Мы делали их для того, чтобы быть готовым к этой ситуации. Мы объясняли и коллегам, и сотрудникам, и руководителям, что не надо паниковать. Если мы в спокойный период времени не подготовимся к другому развитию событий, когда, не дай Господь, оно настанет, мы не сможем из этой ситуации вырулить.
Мы имеем понимание, что мы будем делать, как и в какой последовательности, а также сколько нам нужно ресурса для того, чтобы провести эту работу, как запастись этим ресурсом, где этот ресурс будет храниться, и как мы будем обеспечивать его обновляемость.
О «Белгородской рапсодии», областной кинокомиссии и съёмкам в регионе
— Переходя дальше к блоку по кино, созданная в регионе областная кинокомиссия — что это такое? Есть ли понимание, каков результат её деятельности в итоге, и для чего понадобилась «Белгородская рапсодия», каковы затраты на неё?
— Кинокомиссия давным-давно существует в Белгородской области. Если вы помните, когда снимался «Союз спасения» (12+), у нас уже была создана кинокомиссия. Кинокомиссия — это как МФЦ, которое работает по системе одного окна. Объясню, чтобы было понятнее: например, вы продюсер или режиссёр, и захотели снять фильм. Вы приезжаете в регион, который вы вообще не знаете, но знаете, что в нём есть красивое место. Вам, например, для съёмок нужно перекрыть некую улицу. Куда бежать? Нужно, чтобы на площадке стояла пожарная машина, скорая помощь. Вы не понимаете, куда идти за этим, что вам снимать можно, а что нельзя. Мы приграничный регион, и до начала специальной военной операции, и сейчас были и есть объекты, которые не должны попасть в кадр.
Для всех этих вопросов и создаётся кинокомиссия, чтобы в режиме одного окна можно было сдать пакет документов, и с этим пакетом документов наши специалисты дальше могли отработать. Нам проще сделать это на уровне правительства и министерства, чем один несчастный, бедный творческий человек будет во всю эту бюрократию погружаться.
Комиссия работала, мы обновили её состав. Это тоже имеет место. Люди приходят, уходят, меняются. С точки зрения экономики, зачем нам это надо — любой кинопроект приносит в регион деньги, налоговые отчисления.
Теперь про «Белгородскую рапсодию». С ребятами мы знакомы года три — это удивительно интересные, прекрасные люди. Мы уже завершили один проект — короткометражный фильм «Я остаюсь», который получил прокатное удостоверение. У нас закралась мысль, а не замахнуться ли нам на нечто большее? Мы подались на конкурс Министерства культуры, в кинодебют. Лена (Елена Дмитренко, генеральный продюсер кинокомпании «РУБИПРОДЭКШН», которая занимается съёмкой фильма, — прим.Ф.) подавалась от себя и выиграла грантовые деньги — 40 миллионов рублей, которые выделяет министерство культуры Российской Федерации.
Съёмки «Белгородской рапсодии» начнутся весной 2026 года, и они будут проходить в Белгороде. Это история о том, как Белгород переживает эпоху ракетной опасности. Это разговор о разных судьбах жителей города Белгорода. Наша задача, как кинокомиссии, помочь Елене, чтобы команда могла заниматься только творческим процессом.
Кинокомиссия сейчас также работает с документалистами, репортажниками, которые приезжают к нам. У нас есть также предложения по другим проектам, которые не могу пока озвучить. Мы ждём, что когда специальная военная операция закончится, мы привлечём сюда достаточно крупные кинопроекты.
Сейчас кинокомиссия работает с локациями, ищет места, в которых можно что-то снять. Когда приходят продюсеры, мы даём им фотографии, чтобы они оценили их. У них есть технические требования, чтобы локация была в географической близости к автодороге. Кинокомиссией также сейчас занимается «Новая слобода», мы наделили их этими функциями.
— После того, как будет снята «Белгородская рапсодия», какое у неё будущее?
— Она выйдет в кинопрокат. Государство выделяет средства на съёмки, и по их завершению фильм должен выйти в прокат, чтобы он был показан в кинотеатрах Российской Федерации. В этом есть проблема — у нас нет собственной кинодистрибуции, но мы её решили. Мы понимаем, как мы сделаем прокат этого фильма. Часть нашего плана — зайти в онлайн-кинотеатры после премьеры в традиционных кинотеатрах.
— Это будет первый подобный наш опыт?
— Второй. Первый — короткометражка «Я остаюсь».
О фестивалях и том, вернётся ли в Белгородскую область «Маланья»
— Понятно, что время сейчас — не фестивальное, но из тех фестивалей, которые уже были у нас, какие бы вы выделили как министр культуры?
— Моя оценка будет весьма необъективна, поскольку в 99 процентах случаев я был организатором фестивалей по долгу службы. Нужно понимать, что есть фестиваль масштабный, а есть, например, фестиваль «Этажи». Из масштабных я бы выделил «Белгород в цвету». Это фестиваль, который меняет представление о самом фестивале.
Мы думаем, что фестиваль — это концерт, мастер-классы, ярмарка, шарики, салют, но «Белгород в цвету» показывает, что можно по-другому смотреть на пространство вокруг себя. Могу ещё выделить фестиваль «Река в цвету», фестиваль вареников, но я бы вернулся к тому, который был в Белгороде, когда он только набирал свой масштаб.
Из менее масштабных я бы выделили фестиваль «Этажи» от филармонии и «Белгородскую забаву» от театра кукол.
— А стоит ли ожидать возвращения [фестиваля народности и исторических реконструкций] «Маланья» в каком-нибудь обновлённом формате?
— Мне кажется, «Маланья» пережила несколько этапов своей жизни, она встречалась на разных фестивалях. Я не могу сказать, что фестиваль «Маланья» как таковой закончился. Да, как бренд он ушёл. А то, что начиналось на «Маланье», развивается и сейчас. «Маланья», как мне кажется, дала нам самый главный тренд на то, что народное — это не какая-то скучная история, которая никому не нужна, а что фольклор, народная песня — это про нас. Это реально круто. Я с удивлением заметил, что Надежда Кадышева сейчас очень популярна среди молодёжи. И теперь я могу не скрывать, что я слушаю группу «Золотое кольцо».
Театральный опыт министра культуры
— Если возвращаться к театрам, насколько мне известно, у вас был собственный театральный опыт. Про него начинают ходить какие-то странные придумки, но давайте внесём ясность в эти домыслы: расскажите о вашем театральном опыте, каким он был и каким было ваше взаимодействие с «Новой сценой-2»?
«Новая сцена-2» — независимый белгородский театр, который 11 лет проработал в регионе. В 2021 году театр (временно?) оставила его основатель Оксана Погребняк. Она переехала в Москву, где ей предложили работу в одном из крупнейших культурных центров страны — в культурном центре «ЗИЛ».
— Если мы говорим про Оксану Погребняк, то мы учились с ней вместе. Она была на курс старше, чем я, и потом ещё преподавала у меня историю театра. Первый опыт работы в театре у меня был в «Новой сцене». Это студенческий театр в Институте искусств и культуры. Он, кстати, существует и сейчас. Оксана ставила там спектакли, они были весьма популярны в молодёжной среде.
Тогда мы с Оксаной разошлись по очень объективным обстоятельствам: она ставила репетиции на позднее время, это был её режиссёрский метод, а я в этот момент своей жизни женился. И, наверное, не стоит начинать семейную жизнь с того, чтобы объяснять супруге, что у нас в 12 часов ночи театральная репетиция. Поэтому я избрал себе другую стезю [и оставил театр].
— В чём именно вы были задействованы? По-моему, в «Кислороде» по пьесе Ивана Вырыпаева (в России в 2025 году Вырыпаева признали иноагентом)?
— Да, я играл в спектакле «Кислород» [18+]. Потом Оксана волею судеб оказалась в Центре народного творчества. У нас были достаточно жёсткие дебаты по жизни, по судьбе, потому что Оксана творила, а я думал про электричество, про пятое, десятое. В какие-то дни я был для неё как красная тряпка для быка, в другие — ангелом-спасителем, в третьи — «не подходи Максим ко мне, я обиделась». Это нормальный творческий процесс.
Потом Оксана ушла из Центра народного творчества, но мы до сих пор с ней общаемся, списываемся, созваниваемся.
— А есть какой-то шанс, что «Наш кислород» может вернуться в Белгород?
«Наш кислород» — международный фестиваль современного театра, который с 2015 года восемь лет проходил в Белгород. Его организовывал театр «Новая сцена-2». В нём участвовали независимые театры со всей России. Сейчас этот фестиваль проходит в Москве.
— Мы с Оксаной это обсуждали. Шанс есть. Если мы говорим про то, что кто-то душил здесь «Новую сцену-2», я бы так не говорил. Да, у нас были конфликты с Оксаной Юрьевной. Они касались техники безопасности, финансово-экономических вопросов, поскольку театр продавал билеты на территории государственного учреждения, и мы должны были эту юридическую сторону формализовать. Это норма, которой мы должны были придерживаться. При этом уже после того, как театр покинул стены Центра народного творчества, он давал спектакль в Купино, и Оксана выделила мне роль — я получил свои три минуты счастья.
Будет ли в Белгороде цирк?
— Если мы говорим о том, какого театра сейчас не хватает в Белгороде, или, может, не хватает белгородского цирка, что бы вы назвали? Чего не хватает белгородцам?
— Мне кажется, что культурных предложений много не бывает. Театр у нас есть, а про цирк — мы видим запрос на то, чтобы цирк был. У нас есть договорённости с министерством культуры России о том, что в следующем году у нас будет выступать одна из лучших цирковых трупп, которые приедут на сезон. Построить цирк в нынешних реалиях мы быстро не сможем. Если что-то строить, то надо строить соизмеримое всем культурным институциям, которые уже сейчас существуют. Поэтому мы избрали такую опцию.
О «Культурный регионе» и госзакупках
— «Культурный регион. Белгород» — это был проект который был запущен Фабрикой информационных технологий, а потом в какой-то момент он стал собственностью министерства культуры. Как он был передан, какие ежегодные траты на этот проект и куда идут деньги?
— Есть портал «Культурный регион. Белгород», права на этот портал принадлежат министерству культуры. Поэтому ежегодно министерство заключает контракт по итогам конкурсных процедур для того, чтобы обеспечить функционирование этого портала. В сумму контракта входит техническое обслуживание, модернизация, маркетинговое сопровождение, сохранение работоспособности портала, консультация специалистов по его ведению со всеми учреждениями культуры. Все наши объекты подключены к этому порталу. Принцип портала в том, что учреждениям не надо везде и всюду раскидывать свои новости. Вы внесли её в личный кабинет, и она разлетелась по нужной аудитории.
Кроме этого, внутри портала «Культурный регион. Белгород» есть своя собственная билетная система, позволяющая приобретать билеты онлайн. Также на портале существует такая опция как «бесплатный билет», когда посетители не тратят свои средства, но им определено место и ряд непосредственно на самом событии. Это сделано для того, чтобы ограничить количество пришедших людей на то или иное мероприятие, если площадка вмещает определённое количество человек.
Стоимость контракта в этом году — 20 миллионов рублей. В масштабах общечеловеческого это большая цифра, но, сравнивая с другими регионами, это не самые большие траты, которые региональные министерства тратят на свои информационные системы.
Если говорить про развитие «Культурного региона. Белгород», у нас есть планы и задачи, которые мы себе ставим, чтобы переложить всё, что возможно, в цифру.
— С точки зрения тех показателей, которые они дают, они вас устраивают? По посещаемости портала, заказам билетов, бронированию мест на мероприятия...
— Не всё устраивает, и это нормально, поскольку рынок IT развивается не по дням, а по часам. Мы работаем с компанией над изменениями.
— К министерству культуры есть претензии по закупкам, что много закупок музыкальных инструментов проходит через один и тот же магазин «Музыкальный арсенал». Были ли какие-то проверки со стороны контролирующих органов, того же ФАСа, и выявили ли они что-то? То есть, это просто совпадение, что лучшее предложение по цене получается у этого заказчика?
— Чтобы выйти на аукционную площадку, мы проходим несколько стадий проверок: анализ рынка, сбор коммерческих предложений, обоснование цены. У нас закупки осуществляются конкурентным способом. Мы не нарушаем закон. Если говорить про проверки, нас проверяет прокуратура, Счётная палата. Контролирующие органы проверяют исполнение бюджетного законодательства и то, как мы тратим деньги.
По той закупке, о которой вы говорите, в этом году у нас уже была одна проверка. Нас проверили на обоснованность, нам сделали замечание в части технического оформления некоторых документов, но не в части цены и нарушения закона.
Это рынок. Если мы говорим про музыкальные инструменты, то это достаточно сложная история. Ежегодно министерство культуры выделяет субсидию каждому региону на закупку оборудования. Мы эту субсидию подтверждаем: даём раскладку и разбивку, какие у нас есть творческие коллективы в детских музыкальных школах, сколько там обучающихся, какие педагоги работают с ними, какой запрос на инструменты. Мы также показываем износ нашего музыкального инструмента.
Объём того, что мы покупаем, и фактология того, что мы покупаем, документально подтверждены.
— Нарушений выявлено не было?
— Нет.
«Нельзя приказать человеку что-то слушать или нет»
— Что лично вы для себя считаете корректным измерением уровня культуры в обществе в целом? Что для вас будет каким-то мерилом, что это культурный человек, а это не культурный. И как лично вы оцениваете, что изменилось после февраля 2022 года с общим уровнем культуры в обществе?
— Лично для меня как человека без всяких должностей, то, насколько человек культурный или не культурный, определяется ровно одним — чувством внутренней свободы. Моя свобода заканчивается там, когда начинается свобода другого человека. Моя степень культурности или бескультурности определяется только тем, как бы я хотел, чтобы со мной поступали. Если я совершаю какой-то поступок, я перекладываю его на себя. Если со мной так поступят, и для меня это норма, тогда я культурный человек. Я не допускаю перехода этих границ.
Если мы говорим чиновническим языком, что бы я, как министр культуры, определял, культурные у нас или некультурные люди, — [я бы в этом случае смотрел], когда у нас нет пустых мест в наших учреждениях, у нас есть ажиотаж вокруг творческих продуктов, которые мы делаем, когда стоят очереди на наших выставках, тогда, наверное, мы работаем в очень правильном направлении.
Лично для меня с 2022 года изменилось многое. Глобально, мне кажется, мы стали друг к другу ближе. Есть фраза, которую приписывают Марине Цветаевой: «Родной — тот, чья боль тебе больнее собственной». Мне кажется, наше общество сейчас стало именно таким. Степень равнодушия чуть-чуть спала: когда не всё равно, когда ты видишь, что человеку страшно, а тебе чуть менее страшно, чем ему, ты можешь ему протянуть руку и сказать: «Не бойся, я с тобой». Хотя вы видите этого человека впервые в жизни.
У нас в деревне была фраза: «Соберись до кучи». Сейчас мы все вместе это сделали. Я живу на Крейде, а на Харгоре живёт мой ребёнок, мои друзья, и, когда ты видишь, как ракеты падают на Харгору, первое, что ты делаешь, начинаешь набирать и спрашивать: «Что там, у вас всё хорошо?». И, не дай Бог, не с первого гудка трубку взяли. Мы стали более собранными, мне так кажется.
— Если говорить про нынешнее время, насколько вы, как человек культурный и который отвечает за эту сферу, считаете культурные запреты, которые есть сейчас, действенным инструментом? Можно ли человеку приказать, что ему слушать, а что нет?
— Нельзя приказать человеку что-то слушать или не слушать. Это личное дело каждого. Мы не можем запретить человеку делать то, что не выходит за рамки закона. Если же оно выходит за них, [то для признания нарушения] есть судебная система, которая принимает те или иные решения. Если мы говорим про запреты, которые сейчас существуют, например, что в Крыму нельзя слушать песни иностранных агентов, то в Белгородской области таких правил не существует.
— То есть, каких-то списков и запрещённых стоп-листов нет?
— Нет. Мне очень нравится фраза: «Творец должен работать с действительностью». Действительность — она такая. Если другой творец позволяет негативные высказывания в адрес Родины, жителей нашей страны, внутри нас сидит цензор, которые цензурит то, что мы делаем. Он должен работать. У нас есть нормы этики, морали. Запретительных списков в федеральном и белгородском минкульте не существует. То, что коллеги из регионов вводят какую-то административную практику, это их право. Здесь надо смотреть на эту самую правоприменительную практику, на те результаты, которые это даст. Я не готов их оценивать.
— И последний вопрос: лучший концерт или лучшее культурное мероприятие лично для вас, которое вы могли бы выделить?
— Я бы отметил спектакль драматического театра «Капитанская дочка». Пушкин творил это давно, а когда ты смотришь, думаешь: «Как же это всё про нас!».
![В Белгороде сыграют спектакль «Я здесь» на основе интервью из женской колонии для несовершеннолетних. Пять монологов осуждённых девушек, которые легли в его основу [12+]](/assets/thumbnails/42/42e2a8be19ec6029a3acadefd63161f6.png.avif)
