— Я обращалась в депздрав, прокуратуру по поводу нарушения протокола лечения... Есть свидетели, которые там ещё живые, им не делали ничего (плачет)... Я сама преподаю в медицинском вузе, мои студенты проходят практику в ковид-госпитале, жаль, что не в терапевтическом корпусе...
В понедельник, 28 сентября, мою маму доставили в приёмное отделение горбольницы № 2. Её положили в больницу потому, что у неё ещё и онкология. Ей сделали СКТ, которая показала лёгкую степень — КТ-1. Сатурация у мамы была 103, температура — 37-37,5. Оформили историю болезни и определили на четвёртый этаж в первую палату терапевтического корпуса пульмонологического отделения. Лечащим врачом назначили Ольгу Георгиевну Дееву. Вечером маме сделали укол в живот и дали [препарат] «Омез» («Омепразол» — прим. Ф.).
Я удивилась, что при поступлении ей медики ничего не сделали и ничего не назначили. Мы полдня и ночь потеряли. На следующий день, 29 сентября, ей снова сделали разжижающий укол в живот, «Омез» и антибиотики струйно. Сатурация была уже 97, температура мне не известна, потому что мама её сбивала парацетомолом из-за невыносимых мышечных и нервных болей.
В среду, 30 сентября, после нашего телефонного разговора лечащий врач Деева назначила к вечеру дексаметазон. Сатурация у мамы была 94. Дали канюли (трубка, предназначенная для введения в полости человеческого организма — прим. Ф.), температура повысилась до 38,1, мама по-прежнему сбивала её парацетамолом. Лечение не менялось: укол в живот, «Омез», антибиотик.
В четверг, 1 октября, маме стало труднее дышать, ей дали кислородную маску, сказали, что температуры нет. Сатурация была 94, 89. Полопались сосуды в глазах. Никакой помощи ей не оказали.
В пятницу, 2 октября, у мамы сатурация была 92, она продолжала дышать в кислородную маску. На мои просьбы поставить капельницу, чтобы снять интоксикацию, врач Ольга Георгиевна Деева ответила, что не положено.
В субботу, 3 октября, дыхание у мамы было прерывистое, температуру она по-прежнему сбивала парацетамолом. В палате был сухой воздух, что само по себе является преступлением для пациентов с болезнями лёгких, дышать ей стало ещё труднее. Сатурация была уже 81. Мама не брала трубку, по телефону медсёстры мне отвечали грубо, никакой информации не давали.
У нас ситуация становилась всё хуже и хуже. Я разговаривала о протоколе лечения, держала руку на пульсе, как могла (плачет). Когда мама перестала выходить на связь, мы все находились в полном неведении о её состоянии... Нас запустили до критической ситуации этим нелечением. Я просила, я умоляла, разговаривала, и грубо тоже. Но я разговаривала в таком тоне, потому что сама была в стрессовом состоянии. Я уже начала метаться и не понимала, что мне делать...
В воскресенье, 4 октября, утром у мамы случилось носовое кровотечение. В обед пригласили хирурга. Два часа проморозили её в коридоре. Результатов осмотра хирурга я так и не узнала. Звонила, но никто не знал, кто именно её осматривал. Я продолжала оставаться в полном неведении. Сатурация была у мамы 81.
В понедельник, 5 октября, у меня состоялся телефонный разговор с лечащим врачом Ольгой Деевой:
— Ольга Георгиевна, от нашего разговора зависят дальнейшие мои действия. Давайте решим, что будете менять в протоколе лечения данной пациентки?
— Ничего! И вообще, почему вы лезете в мои назначения, когда я ухожу домой? Вы мне уже **** (грубое слово) мозг, и вообще я не имею права с вами разговаривать. Она [Евгения Семейченко] дееспособная (хотя мама уже не вставала — прим. Светланы Семейченко), — ответила врач.
— Разговор у нас с вами не сложился...
Я у мамы спрашивала: тебе одной не делают ничего? Она отвечала, что нет, и только из палаты забирали людей в реанимацию... В понедельник, 5 октября, после несложившегося разговора с врачом я приняла для себя решение и поехала в депздрав... Я написала жалобы в депздрав и прокуратуру, чтобы там провели проверку работы горбольницы № 2, в частности терапевтического корпуса пульмонологического отделения (ковидного) на четвёртом этаже и лечащего врача Ольги Георгиевны Деевой. На мой взгляд, она халатно отнеслась к лечению пациентки, не была заинтересована в предотвращении тяжёлой формы пневмонии, до которой была доведена Евгения Семейченко.
Я вынуждена была обратиться в прокуратуру Белгорода, потому что считаю, что грамотного лечения не было назначено, следствием чего и стала тяжёлая форма двухсторонней пневмонии у мамы. Евгении Семейченко не назначили капельницу, не дали таблетки от кашля, не оказывали помощь при побочных проявлениях болезни, не контролировали кровь на свёртываемость (носовое кровотечение)...
В тот же день, 5 октября, маме наконец-то начали приносить какие-то лекарства, а до этого кроме «Омеза» не было ничего. К этому моменту из четырёх человек, которые были в палате, две женщины уже попали в реанимацию. На две освободившиеся койки тут же положили новых заболевших пациенток. Тогда же в больнице умер [директор мединститута, врач] Владимир Куликовский...
Аппарат для СКТ сломался, и в понедельник, во вторник и в среду исследования не проводили. Только в четверг, 8 октября, маме назначили СКТ. Исследование сделали, но я не смогла узнать, какую степень [поражения лёгких оно показало]... Но по рентгену, который маме сделали раньше, была уже 3-4 степень, когда не видно просветлений...
Со вторника ей начали ставить капельницы. Вы не представляете, как я обрадовалась этим капельницам (снова плачет), но это уже запущено... Нежелание предотвратить болезнь — на лицо...
Во вторник, 6 октября, утром маме сменили врача. Я не знаю, кто именно на это повлиял: [сотрудники] депздрава или кто-то ещё. Сейчас врач внимательный, хороший — Наталья Петровна. Она всё рассказывает, объясняет. А что мне объяснения, если всё запущено, и не было изначально должного лечения?! И не мы одни были такие (плачет). Сегодня ночь была очень критическая (Светлана звонила в редакцию днём в субботу, 10 октября, — прим. Ф.), я не знаю, как будет дальше... Что делать?.. Я просто хочу выяснить, почему не лечат людей?! Мы, родственники, в неведении, потому что мама в закрытой зоне лежит...
Почему руководство горбольницы не знает, как лечат людей на четвёртом этаже пульмонологического отделения? Я писала главному врачу Антону Бонадареву, чтобы мне прислали историю болезни мамы с листом назначений для дальнейшего иска в суд...
Комментарий главврача горбольницы № 2 Белгорода
Главный редактор «Фонаря» обратился за комментарием к главному врачу горбольницы № 2 Антону Бондареву.
— Евгения Павловна Семейченко в настоящий момент проходит лечение в городской больнице № 2 Белгорода. Проведён ретроспективный анализ оказания медицинской помощи пациентки Семейченко. Объективная оценка качества медицинской помощи проведена на основании анализа первичной медицинской документации (истории болезни) и установлено, что оказание медицинской помощи проводилось согласно рекомендациям по диагностике и лечению новой коронавирусной инфекции (COVID-19) восьмого пересмотра в полном объёме, нарушений выявлено не было. Санитарное состояние палаты соответствует действующим санитарным нормам и правилам. На сегодняшний день состояние пациентки Евгении Павловны Семейченко с положительной динамикой, — заверил редакцию Антон Бондарев.
От редакции
Мы понимаем, что сейчас практически во всех медицинских учреждениях медики испытывают огромную нагрузку и борются за каждую жизнь, прилагая все усилия, чтобы пациенты выздоровели (большое им человеческое спасибо за это!). Мы опубликовали этот монолог не для того, чтобы обвинить кого-то в том, что он не сделал что-то не так, а дали возможность человеку, оказавшемуся в стрессовой ситуации, высказаться, представили личное мнение дочери, которая не знает, что ей делать, когда её близкого поразила болезнь.
Просим всех читателей бережно относиться к своему здоровью и здоровью близких, носить маски в общественных местах, а при возникновении заболевания, не откладывая, обращаться за помощью специалистов, при этом с пониманием относиться к их действиям, ведь сейчас на них легла колоссальная нагрузка.