Томаровка. Монамур. ​Как количество пайщиков Томаровского кооператива сократилось с 80 тысяч до 40 человек, а все активы фактически перешли под управление одной семьи

«Ну, ругаться не будешь же — отношения приятельские»

— Кооперативы — это то, что осталось нам от Советского союза, — рассказывает мне Вадим Красников в начале нашего разговора, обращая внимание, что я гораздо младше его, и те самые кооперативы не застал.

Мой собеседник — один из пайщиков Томаровского сельского потребительского торгового кооператива (СПТК). Он вместе с ещё одним белгородцем Алексеем Терещенко вступили в кооператив в 2015 году. Как они сами поясняют, «рассчитывали работать и зарабатывать».

СПТК «Томаровский» появился на закате СССР — в 80-х годах XX века и на тот момент насчитывал более 80 тысяч участников. Это были жители местных сёл, вступающие в эпоху капитализма. Основой кооператива были магазины — сельпо, где местные жители могли на льготных условиях купить продукты и нужные товары. Всё это, как уверяют мои собеседники, даже развивалось при старом председателе так, что кооператив намеревался выкупать земли в соседнем Борисовском районе. В 90-х годах председатель умер, и кооператив возглавил Михаил Фомичёв. Оставшиеся с того времени пайщики уже не могут точно вспомнить, в каком году это было, но, по их словам, с приходом Фомичёва в кооперативе начался упадок, а количество пайщиков стало «таять».

Бывший товаровед Томаровского сельпо Татьяна Николенко работала в магазине с 1985 года. В отличие от остальных пайщиков, с которыми мне удалось пообщаться, она хотя бы что-то помнит о временах, когда в кооперативе сменился руководитель. Женщина рассказывает, что после смерти «всеми любимого председателя» Михаил Фомичёв «потихоньку стал захватывать сельпо»: сначала в кооператив вошла его дочь Людмила, начинавшая работать товароведом, потом — старший сын Евгений, который занял место председателя совета (его отец возглавляет правление — прим. Ф.), а затем — младший сын Роман.

— Они, как я думаю, постепенно разорили сельпо. У нас было больше 80 магазинов вместе с точками общепита: они были и в Борисовском районе, и в Строителе, и в Дмитриевке, которая тоже относилась к Строителю, — первый председатель купил там магазин. Потом всё стали сдавать в аренду, закрывать, продавать, — рассказывает Татьяна Александровна.

Вадим Красников и Алексей Терещенко вместе с родственниками вступили в СПТК «Томаровский» в 2015 году. Туда их пригласил старший сын председателя правления кооператива Евгений Фомичёв. Предложение у Фомичёва родилось после проверки Облпотребсоюза. Как рассказывают мужчины, контролирующая белгородские кооперативы организация нашла различные нарушения, из-за которых Фомичёва-старшего могли отстранить от руководства кооперативом и назначить нового председателя. По словам Терещенко, на тот момент у Фомичёва не было ни ресурсов, ни рычагов давления, ни денег, чтобы сохранить кооператив, и он решился «впустить» в кооператив новых пайщиков. Вадим Красников захотел попробовать вложиться в это дело и купил паи на свою покойную мать, тёщу, её сестру, жену и ещё несколько человек, включая Терещенко.

— Сын Фомичёва Евгений обратился к нам. Он говорит: «Ребят, есть такая ситуация: „Облпотребсоюз“ хочет нас нахлобучить. Если вы спасёте, поможете деньгами и какими-то ресурсами, то войдёте в кооператив». Паевый взнос составляет 40 тысяч рублей с человека. У нас оказалось 18 процентов, потому что с нашей стороны вошло 18 человек. Мы отбились и сели ждать предложений, как будем дальше развивать кооператив и торговать. Ждём год, два, три. Надо организовать оптовую торговлю, что-то закупать, а он это делает самостоятельно. Ругаться не будешь же — отношения-то приятельские.

Он молчит, и мы смотрим на него, а потом в конце концов мы начали задавать вопросы: почему падает балансовая стоимость кооператива, а мы не при делах, хотя мы дольщики? Он в ответ: «А вот ничего, а это папино». Всякие разные истории [начал рассказывать], только чтобы нам ничего не предоставлять. В результате дошло до того, что они нашли юриста, собрали собрание и всех, кроме Вадима [Красникова], исключили оттуда, объясняя это тем, что мы не принимали деятельного участия в работе кооператива. Да, есть такое основание, но нам никто и не предлагал участвовать,— утверждает Терещенко.

«Фомичёвы и Фомичёвы — в трёх лицах»

Если 30 лет назад в кооперативе было 80 тысяч человек, то в 2008-м их осталось уже около 3 тысяч человек, в 2015-м — около 400 человек, а сейчас — около 40. Многие пайщики уже умерли, кто-то сам вышел из кооператива, кого-то, как объясняют мужчины, сократили вместе с кооперативными участками, но есть и те, кого якобы просто исключили из кооператива без каких-либо оснований и уведомлений.

Кооперативные участки — это территории, которые относятся к кооперативу. Всего в «Томаровском» было 40 магазинов, которые должны были распределяться между пайщиками, а жителям сёл отводились кооперативные участки. Всего их было 12. Пайщики утверждают, что Фомичёв через президиум просто сокращал эти участки, объясняя это тем, что в деревнях стало слишком мало жителей, а вместе с участками сокращались и пайщики на этих территориях.

Оставшиеся 40 человек, по словам Красникова, — это родственники и знакомые Михаила Фомичёва, потому что все, кто входил в кооператив вместе с ним в 2015 году, были исключены из СПТК. Остался только один Вадим. Сам он не понимает, почему его не исключили вместе с остальными, потому что он единственный член кооператива, который может заблокировать перевод СПТК в ООО (такое решение может быть принято только единогласным решением всех пайщиков, — прим. Ф.) и его последующий перевод в собственность и продажу — мужчины считают, что это один из вероятных исходов развития событий. Чтобы «работать и зарабатывать» исключённые пайщики обратились в суд, в надежде, что он восстановит их в правах.

— Когда мы решили обратиться в суд, к нам стали обращаться местные, которых Фомичёвы просто поисключали из списков, — говорит Алексей. — Есть люди с паевыми книжками на руках, они говорят: «Я никогда не получал никаких выплат по окончанию года, но я тоже являюсь пайщиком. Вы можете восстановить меня в правах?». В большинстве случаев паевые книжки не выдавали, на некоторое время работал один кадровик, который вёл кадровую политику правильно и выдавал паевые книжки. Мы не получили их в 2015 году, но в собраниях мы участвовали и можем подтвердить, что мы пайщики. [Наверное], он специально закладку делал на будущее: не выдавал паевые книжки, чтобы в случае, если будет «восстание», [сказать:] «А вы кто?».

Большинство бывших пайщиков, как объясняет Терещенко, — это обычные сельские люди, которые боятся вступать в конфликт с СПТК, потому что давно считают кооператив бизнесом Фомичёвых, при этом большинство из них, по его словам, не получило ни одной выплаты с 1993 года.

Один из таких людей — Сергей Ковалёв, с которым мы разговаривали по телефону, говорит, что приобрёл пай в 1993 году, когда купил дом в деревне. С тех пор он никаких выплат не помнит, только, как он выражается, «подачки» — например, конфеты на Новый год. Получал ли он паевую книжку или хотя бы какие-то другие документы при вступлении в кооператив, Ковалёв не помнит и не может сказать, хочет ли он, чтобы его восстановили в пайщиках или нет, потому что считает своё вступление «самой бесполезной затеей».

Вадим и Алексей рассчитывали, что пайщиков, у которых нет паевых книжек, помогут восстановить косвенные доказательства, которые, впрочем, придавали ситуации ещё большую абсурдность. Например, в протоколе собрания, на котором исключали «восставших» пайщиков, есть запись об исключении жены и тёщи Вадима, хотя паевых книжек им никто не выдавал. Всё это указывает на то, что с книжками — главным документом о членстве в кооперативе, — судя по всему, вообще никто постоянной работы не вёл: большинство людей, с которыми я говорил, либо уверенно говорили, что у них их не было и нет, либо, как и Сергей, уже и вспомнить не могли, видели ли они эти книжки хотя бы когда-то.

— Я не знаю, когда меня исключили из кооператива. Я работал, занимался своими делами, и мне некогда было этим интересоваться. Мне ничего не сообщили, не поставили в известность, — вообще ничего, — утверждает Ковалёв.

Как рассказывают Терещенко и Красников, были и такие случаи, когда у пайщиков книжки забирали якобы при помощи шантажа.

— Приходит кто-нибудь к бабушке и говорит: «Или выходи, или давай нам денег на развитие». Это было примерно в 2012-2013 годы, а бабушка, например, в 1980-м вступила. Сколько тогда она внесла? Рубль? Ну, вот этот человек отдаёт ей рубль, а она берёт заявление, потому что лучше получить рубль, чем внести [деньги] какому-нибудь Фомичёву. Те, кого мы объехали, — около 50 человек, которые относились к сельпо в Борисовке, их просто исключили, они даже не знали, что их выкинули — никто не обращался в кооператив и никогда в жизни ничего не получал, — поясняет Красников.

Алексей добавляет, что их из кооператива исключали по такой же схеме — просто вернули 40 тысяч, которые они вносили при вступлении, несмотря на то, что при выходе пайщики должны получать выплаты согласно своим долям, а не деньгам, за которые эти доли были куплены.

Товароведа Татьяну Николенко исключили из состава пайщиков по собственному желанию после того, как уволили из сельпо за полгода до пенсии. Как она считает, «потому что не стала молчать»: «Просто принесли приказ и сказали: „Распишитесь“. Никаких выплат с 1985 года я не получала. Только то, что у нас накопилось с того, что вытащили из зарплаты — 19 230 рублей (женщина говорит о том, что часть паевых взносов складывалась из денег, которые у работников удерживали из зарплат, — прим. Ф.). Это почти всем, кого исключали вместе со мной, заплатили по такой сумме при выходе из кооператива. У всех одинаково — 19 230 рублей при увольнении».

По словам женщины, Томаровское сельпо — единственное вышедшее из состава Облпотребсоюза. Это произошло в 2015 году, видимо, как раз после проверки. После выхода из Облпотребсоюза Фомичёвы решили реорганизовать сельпо в СПТК и сделать паевой взнос в размере 40 тысяч рублей, а также переписать устав, согласно которому в дальнейшем в случае нерентабельной работы организации пайщики должны были покрывать убытки кооператива. «Совет так решил, — говорит Татьяна Александровна. — Но совет это кто? Вы прекрасно понимаете — Фомичёвы и Фомичёвы — в трёх лицах».

Это подтверждает и Терещенко, говоря, что за эти годы семья Фомичёвых забрала себе все ликвидные магазины: «Было более 40 магазинов, неликвидных — 15. Скажем так, есть посёлок, в котором надо закрывать [неликвидный магазин], в конце концов они и ликвидные [закрывают] и предлагают пользоваться там автолавкой. Мы хотели развить [торговлю]. Мы не говорим, что мы альтруисты. Мы хотели заработать и развить, но они закрывают [магазины] и «прогоняют» товар через свои ИП. Их людям [которые всё ещё входят в состав пайщиков] принадлежит 70 процентов [кооперативного имущества], но по факту никто ничего не решает — решает семья Фомичёвых, а те — кивалы — сидят и за себя постоять не могут. Тех, кто мог что-то возразить, они повыкидывали».

«То, что смогли „выдернуть“ с компьютера, — из налоговой»

Под «прогоняют товар» Терещенко имеет ввиду довольно сомнительную схему, по которой сейчас кооператив продаёт, например, экзотические фрукты. Дело в том, что кооператив должен реализовывать товары, произведённые на приусадебных участках, желательно местных, — в этом и заключается его основная суть: «товары местных производителей для местных жителей по доступным ценам» — за это активно выступает даже губернатор Белгородской области. Но, как считают бывшие пайщики, Фомичёвы покупают экзотические продукты в другом регионе, а берут справку в местной администрации, что киви якобы вырастили на приусадебном участке. Вот и выходит, что по документам в Томаровке даже зимой выращивают киви и бананы.

— Он берёт справку, что купил у Симоняна, у которого есть приусадебный участок в Томаровке. Затем в Ростовской области он покупает [товар] за наличные деньги, допустим, за 100 рублей. Привозит сюда, берёт справку здесь, что продаёт товар, выращенной на приусадебном участке, и продаёт тот же киви за 120 рублей. 20 рублей, которые он заработал на разнице, он забирает себе, а 100 рублей, которые он взял из кооператива, из оборота сельпо, — их он возвращает в кассу обратно, — объясняет суть схемы Алексей. — И это только то, что мы знаем и чему есть подтверждение.

Мужчины подозревают, что при помощи наличных денег, поток которых практически невозможно отследить, Фомичёвы зарабатывают и на аренде торговых площадей. Так пайщики стали думать после того, когда увидели арендные ставки на эти торговые площади, — они занижены, по их расчётам, как минимум на половину от реальной стоимости. Вторую половину, как полагают бывшие пайщики, руководство могло собирать с арендаторов наличными и забирать себе. При этом сказать точно, как внутри кооператива «крутятся» деньги, или хотя бы посчитать доходность предприятий, ни Вадим, ни Алексей, ни другие исключённые пайщики не могут, потому что их просто не подпускают к бухгалтерии. Даже Красникову, который является пайщиком по сей день и по идее должен иметь доступ ко всем документам кооператива, предлагают требовать бухгалтерскую документацию только через суд.

— Мы то, что смогли «выдернуть» с компьютера, — из налоговой: какие [бухгалтерские] балансы они сдают, то и видели, — отвечает Терещенко на мой вопрос о том, какие документы они видели, пока были пайщиками. — Мы бы могли понять [сколько примерно зарабатывает кооператив] хотя бы по обороту. Мы знаем, как работает розничная торговля, — это плюс 20 процентов где-то на рознице, 20 процентов — на опте, а если он в Краснодаре купил, то ещё процентов 10–15. Соответственно можно говорить о 40-процентный рентабельности. Вычтем затраты, где они есть, от части их можно избавиться — это и будет чистая прибыль. По заниженной аренде, если там сложить все площади, тоже хорошая сумма получается.

Тем не менее, как говорят исключённые пайщики, от Фомичёва они постоянно слышали, что «кооператив загибается», но в какой-то момент перестали в это верить, потому что считают, что семья Фомичёвых в отчётах указывает такие цифры, которые показывают, что кооператив не развивается, хотя в него вкладываются деньги.

Один из самых ярких примеров, по словам мужчин, — ремонт торговых площадей: «Например, есть небольшой магазин в [деревне] Cеретино. Внешне он уже неприглядно выглядит, сколько на его косметический ремонт нужно? Там подкрасить, стекло выбитое вставить — тысяч 300 — это ещё надо найти, на что потратить, а он загоняет туда 2–3 миллиона рублей. Проводит деньги через стройку. Вроде, пайщикам ничего не перепадает, а он в расходы это загоняет. [Бухгалтерский] баланс в итоге в конце года показывает, что [он] ещё сократился, что [денег ещё] меньше стало — „мы тухнем, мы гаснем“, [— говорит Фомичёв на собраниях пайщиков]. А что это за управление, если из года в год у тебя тухнет баланс, всё гаснет?» — задаётся вопросом Алексей.

На возможные нарушения, по их словам, может указывать также кредиторская задолженность кооператива, которая образовывается из-за того, что руководители берут деньги у знакомых в долг под проценты через кооператив, пользуются ими несколько месяцев, а потом вносят на счёт кооператива. В итоге пайщики вынуждены гасить кредит и проценты из своих средств, при этом не получая никакой выгоды.

— Есть кредиторская задолженность по товару — это в товарообороте, а есть кредиторская задолженность населения. Что они делают: он берёт, допустим, у родственника деньги [в долг] через кооператив. Тот даёт деньги, а потом свои деньги выдёргивает через ремонт (имеется ввиду, что Фомичёвы могут возвращать деньги с тех средств, которые направляют на ремонт кооперативного имущества), а кредиторка висит, и тем самым он загоняет кооператив в банкротство, — поясняет своё предположение Алексей.

«Есть сметы и акты выполненных работ, но без номеров и дат»

Большинство нарушений, о которых рассказывают бывшие пайщики, в 2014-м году нашёл в кооперативе и Облпотребсоюз — та организация, с которой эта история и началась. В её отчёте говорится, что в 2014 году из 38 работающих магазинов с планом справились лишь три, а 16 магазинов вообще проработали в убыток на 1,3 миллиона рублей. Прибыль сельпо за девять месяцев 2014-го сократилась на 41 миллион рублей, если сравнивать её с аналогичным периодом 2013-го года.

Вот, как обстояли дела с арендными ставками в кооперативе на момент проверки: магазин № 7 на улице Ватутина в посёлке Томаровка площадью 23 квадратных метра платил 5 тысяч рублей в месяц по бессрочному договору. Такая же аренда была установлена для магазина № 5 на улице Магистральной площадью 51 квадратный метр и для кафе в селе Серетино площадью 65,5 квадратных метра. Для магазина в селе новая Глинка, в котором из 93 квадратных метров торговой площади задействованы были лишь 25 квадратных метров, стоимость аренды составляла 4,2 тысячи рублей, а магазин № 17 в селе Серетино общей площадью 260 квадратных метров и торговой — 126 квадратных метров, который был полностью сдан в аренду, фактически платил только за 103 квадратных метра 40 тысяч рублей в месяц.

Также Облпотребсоюз выявил, что фрукты и овощи, которые закупались в Ростовской области, стоили на 15–25 процентов дороже, чем в Белгороде.

— Кроме того, помимо овощей и фруктов, в Ростовской области сельпо закупает у частного предпринимателя Симонян А.Ю. кофе, чай, рыбные консервы, плодовоовощные пищевые концентраты, растительное масло, безалкогольные напитки, соусы, макаронные изделия, чипсы, супы быстрого приготовления, семечки и другие товары. Договор с этим предпринимателем не подписан, товар берут за наличный расчёт. В октябре трижды производилась закупка товара, долг Томаровского сельпо перед Симонян А.Ю. на 1 ноября того года составляет 607,2 тысячи рублей, — говорится в отчёте.

В результате анализа цен на товары, которые кооператив закупал в Ростовской области, контролёры из Облпотребсоюза пришли к выводу, что если бы сельпо закупало товар в Белгородской области, то сэкономило бы на ГСМ, суточных и амортизации транспортных средств 800 тысяч рублей.

В отчёте отражено, что «на реконструкцию, модернизацию, капитальный ремонт и приобретение основных средств потребительским обществом в 2013 году и за 9 месяцев 2014 года направлено соответственно 7 993 и 5 994 тысяч рублей (это почти 14 миллионов, — прим. Ф.)». При этом контролёры указывали, что по реконструированным объектам есть сметы и акты выполненных работ, но без номеров и дат, а постановление совета сельпо на проведение реконструкции объектов и приобретение основных средств — отсутствуют.

Интересно и то, что Облпотребсоюз пришёл к выводу, что «потребительское общество крайне неудовлетворительно работает по сохранности кооперативной собственности от недостачи ограблений». Например, в 2014 году при проведении инвентаризации было выявлено 38 случаев крупных недостач на сумму более 3 миллионов рублей по 12 магазинам и кафе, причём по семи магазинам допускались недостачи неоднократно.

Согласно отчёту, на момент проверки в кооперативе находилось 78 пайщиков — в 2013 году его по личному заявлению покинуло 230 человек.

«Можешь поговорить с ним, можешь послать»

На протяжении двух дней я пытался дозвониться до руководства кооператива по телефонным номерам, которые указаны в базах юридических лиц, но мне никто так и не ответил. На третий день я отправился в Томаровку, чтобы поговорить с представителями второй стороны этой истории. На месте в офисе никого не оказалось, и секретарь направила меня в кафе «Современник», где находилась дочь Михаила Фомичёва Людмила, управляющая этим кафе.

При встрече Людмила попросила подождать людей, которые могут со мной говорить, потому что, как она выразилась, сама она не обладает должными полномочиями, чтобы давать мне комментарии. Я согласился подождать на летней площадке кафе.

Спустя несколько часов ожидания на встречу со мной приехал Евгений Фомичёв и, как я понял, его младший брат Роман. Вчетвером мы сели за стол в главном зале кафе, где я уже им троим пояснил, что приехал, чтобы представить их позицию в проблемной публикации, но успел получить ответ только на один вопрос, который касался исключённых пайщиков — по словам Евгения, их исключили на самом деле за бездействие в кооперативе. После этого Евгений позвонил своему юристу и спросил совета, что делать с корреспондентом.

Людмила и Роман Фомичёвы, фото из открытых источников

— Можешь поговорить с ним, можешь послать на *** [матерное название мужского полового органа], — громко ответил голос на том конце трубки так, что это было слышно даже мне, сидящему напротив Фомичёвых. Евгений, видимо, решил воспользоваться вторым вариантом и отказался отвечать на остальные вопросы до 23 июня — в этот день должно было пройти заседание в Яковлевском районном суде по иску исключённых из кооператива пайщиков. Это решение Евгений мотивировал тем, что он не мог ответить ни на один вопрос до суда, потому что в его ответах могли содержаться важные юридические обстоятельства, которые я бы передал пайщикам, чтобы они могли использовать их против Фомичёвых в суде.

«Я отвечу на все ваши вопросы во вторник после суда», — пообещал мне Евгений Фомичёв и попросил сфотографировать мою пресс-карту. Я ещё раз удостоверился, что мне ответят на вопросы во вторник, Фомичёвы ещё раз пообещали ответить, и мы попрощались.

На полпути от Томаровки до Белгорода у меня зазвонил телефон. Звонил главный редактор. Оказалось, что я по ошибке взял просроченную пресс-карту, а за 15 минут, прошедших после нашего разговора с Фомичёвыми, они успели позвонить в полицию и сообщить, что «мошенник с простроченной пресс-картой пытается выведать что-то о хозяйственной деятельности кооператива», и вообще происходит чуть ли не рейдерский захват. Я не знаю, насколько серьёзно меня разыскивала полиция Яковлевского горокруга, но по приезду в редакцию мне пришлось звонить в отдел МВД и давать объяснения, на каких основаниях я общался с Фомичёвыми.

Через час в личные сообщения главному редактору написал некто Александр Чернов, представившейся юристом Фомичёвых. Этот человек и юрист, который посоветовал послать меня «на ***», как я полагаю, был одним и тем же человеком. Главному редактору Чернов предложил ответить на все вопросы в этот же день. Мы, конечно, были удивлёны, что спустя час после моего отъезда из Томаровки важные юридические обстоятельства, на которые ссылался Евгений Фомичёв, перестали быть такими важными, но согласились поговорить только на одном условии — на вопросы отвечать будут Фомичёвы, а не Чернов.

Общение во «ВКонтакте» получилось довольно напряжённым, потому что, как считал главный редактор, «юрист допускал различного рода профессиональные неточности, касающиеся деятельности СМИ». В один момент показалось, что несмотря на это, встреча состоится, и мы уже даже проговорили о её дате и времени, но потом всё сорвалось, и Чернов сказал, что Фомичёвы ответят на вопросы только если мы пришлём их заказным письмом. Я решил дождаться вторника, чтобы попытаться получить обещанные мне ответы.

Тем временем исключённые пайщики сами готовились к суду. Вадим и Алексей были уверены, что суд встанет на их сторону, потому что, как они утверждали, у Фомичёвых не было документов, которые подтверждают, что они не принимали участия в работе кооператива. Рассматривала дело судья Яковлевского районного суда Жанна Бойченко — жена председателя Ивнянского районного суда Сергея Бойченко и невестка экс-главы администрации Яковлевского горокруга, председателя местного совета депутатов Ивана Бойченко. В итоге, суд пайщики проиграли: Фомичёвы пригласили свидетелей, один из которых сообщил, что три раза в неделю бесплатно приезжает работать в Томаровку, чтобы помогать развивать «бизнес Фомичёвых», а Терещенко и остальные были исключены, потому что не работали.

После суда Евгений Фомичёв и его юрист Александр Чернов отказались отвечать на вопросы, сославшись на то, что мои вопросы полностью совпадают с иском пайщиков, а значит на них уже ответил суд. На моё возражение, что я не представитель суда и не участник процесса и всё-таки хотел бы задать вопросы Евгению лично, на этот раз Евгений и Александр сказали мне, что они не имеют права давать комментарии и единственный вариант получить ответы — это отправить заказное письмо с запросом на имя Михаила Фомичёва, приложив к нему пресс-карту и лицензию СМИ, потому что только он имеет право рассматривать подобные обращения.

От редакции: Учитывая, что по закону «О СМИ», редакция имеет право делать устные запросы, но их несколько раз под различными предлогами игнорировали представители правления кооператива «Томаровский», мы не имеем возможности представить их позицию в этой публикации, но готовы это сделать, если после выхода статьи руководство кооператива всё-таки захочет представить свою позицию и ответить на наши вопросы. Мы готовы к диалогу и выражаем готовность представить их позицию по этому делу.