Владимир Вишневский приехал в Белгород в 1972 году — по словам самого архитектора, он «влюбился в город по уши». Плодом любви стали здания Дворца бракосочетаний, Дома печати и краеведческого музея, автором проектов которых был Вишневский. Шесть лет Владимир Владимирович был заместителем главного архитектора области, затем стал преподавать. Сейчас Вишневский защищает свои творения от «покушающихся» на них молодых художников, разговаривает с горожанами о «странных» новостройках и путешествует.
— Когда вы гуляете по улицам Белгорода, вам нравится то, что окружает вас?
— То, что происходит сейчас в городе, с точки зрения истории, возникновение вот этих «странных» объектов — реакция у людей абсолютно разная.
— На новые здания?
— Конечно. Эти компромиссные вещи вызывают и негодование, и недоумение, и разочарование…
— А в чём компромисс?
— В том, что возникают нелепые по зонированию вещи. Я конкретно возьму «Париж». Ко мне обращаются простые люди и спрашивают: «Владимир Владимирович, что это такое?!». Вдруг, в центре города, в пойме реки Везёлки, где по генеральному плану серьёзнейшие люди (московские институты, Санкт-петербургский институт урбанистики) хранили территорию под развитие центра театральной, административной, коммерческой, учебной деятельности — одним словом, ядром, «нашим Вегасом»… И вдруг возникает — бац! — жилая группа, невзирая на подъезды, гаражи, школы, садики, транспорт... Вроде бы идея хорошая, людям хорошо, которые будут там жить, а нагрузка на центр сильно увеличивается. Удобно заказчику: сети не надо строить, дороги не надо строить, канализация — всё готовенькое, всё предшественники сделали. Вот многие про Москву спрашивают — а какой там стиль архитектуры был, хайтек или, может, деконструктивизм? А в Москве «стиль Лужкова»! Он хороводил, строил крупнейшие объекты, которые нарушали панораму Москвы, — и вот его сейчас нет, а все эти крепости остались.
«Но Москва — это столица, а Белгород — это просто город. И у каждого города должно быть своеобразие, свои характеристики. Мы называли Белгород белым городом, светлым, чистым. За 40 лет моей деятельности город преобразовался колоссально. Где мы с вами сейчас находимся (разговор проходит в мастерской Вишневского в жилом доме на улице Костюкова — прим. ред.), подсолнухи росли! Такие микрорайоны строились! Всё делалось согласно генеральным планам: выдерживались стандарты, архитектурная политика… Сейчас это, конечно, кануло в лету, но наследие осталось колоссальнейшее».
— Почему всё изменилось?
— Изменилась политика.
— Региональная или федеральная?
— Федеральная. В Москве это «рублёвские» моменты, секторы индивидуальной жилой застройки: где-то удачные, где-то нет. Города обложили данью, людям предложили жить в таких жилых образованиях. И ведь полемики не было о том, правильным ли мы путём идём.
— А какой другой путь?
— Я не знаю! Мы шли однажды путём Америки, но там всё другое: климат, расстояния, работа. А у нас — «я работаю слесарем, а жильё у меня на окраине за 250 километров от работы, с зарплатой 10 тысяч рублей». В 1980 году я был в Суханова на курсах повышения квалификации. И перед нами выступали очень маститые люди — «белые» люди от архитектуры, которые признаны во всём мире. И вот однажды выступает из кинематографии человек (а мужикам ведь тоже хотелось высказаться, не всё же в тряпочку там на кухне говорить (смеётся)). И вот он такую мысль произносит: «Лучшая борьба с коммунизмом — это индивидуальное строительство». Я записал и понять не могу — что такое индивидуальное строительство?
«И только сейчас, побелев, поседев, после пенсии я понял, что индивидуальное строительство нас разобщает, составляет какие-то совершенно новые категории взаимоотношений. Вот ты спрашивал, как мне живётся... 40 лет я в Белгороде и влюблён в него по уши! Я живу в центре, на центральной площади, в 24 квадратных метрах с женой. И когда я иду по центру вечером, меня окружают цветы, благоустроенные улицы, покрашенные освещённые фасады — я такую энергетику испытываю, приходя в уютный дом! И в то же время можно представить себе картинку — поехать после работы куда-то за город… Сколько лет уже „выпускает“ архитекторов „Технолог“, столько с трудоустройством и конкретной работой беда. Заказов нет. И мы вынуждены заниматься вот этим, что я говорил о „Париже“ в начале беседы. Хотя там не местным были заказы отданы…»
— А кому?
— С точки зрения правового аспекта, там тендеры устраивают, всевозможные конкурсы. Есть люди, которые побеждают по непонятным каким-то причинам — всё в этом смысле делается (показывает жестом деньги — прим. ред.).
— И что вы отвечаете людям, которые спрашивают, откуда взялся «Париж»?
— Что такое явление — терпеть-то это можно.
— Терпеть можно, а выходишь на смотровую площадку и уже не видно части города.
— Совершенно верно. Как сказала Плисецкая: «Роскошь — это не всё то, что блестит. Роскошь — то, что тебя окружает». Она плыла на лодке, вышла на берег и увидела усадьбу. Вот, говорит, роскошь, ребята! Небо, поле, муж у окна — вот роскошь-то. Поэтому, если «заткнуть» пространство и не увидеть Харьковскую гору со стороны центра, то возникает такой «прибамбас». Выходим на остановке «Родина», прекраснейшее здание построили, усыпальницу Иосаафа. А рядом — кафе из металла (строящийся новый «Оранжевый остров» — прим. ред.), чёрти какая архитектура. Опять подмена! Если это кафе, то туда надо прийти с девушкой побалдеть, попить кофе… А здесь опять цель — сорвать куш.
— Так, может, не осталось уже людей в профильных управлениях, для которых роскошь не только в деньгах?
— Двойные стандарты. С одной стороны, «вон, у Везёлки был Шанхай, чёрти что, люди жили в одноэтажных домах, а мы сейчас сделали ого-го какую красоту», — могут говорить они. А то, что лёгкие были со стороны Сосновки, что воздух заходил сюда, продувался (не учитывается — прим. ред.) — взяли и поставили пробку, клык такой. Я в Белгороде из-за этого летом жить не могу. Задыхаюсь!
— Вы наверняка помните международный конкурс 2013 года по застройке исторического центра Белгорода, культурно-исторического заповедника «Старый Белгород», в котором победил проект «Вишнёвый сад». Его не реализовали, а недавно Горожанкина анонсировала там строительство 14-этажек. Зачем проводить конкурс на 50 тысяч долларов и присуждать первое место очевидно экономически невыгодному проекту?
— Вопрос очень сложный и деликатный. Когда возникла там точечная, многоэтажная застройка (жилой комплекс «Семь» на «стометровке» — прим. ред.), это был неожиданный ход для нас. В проекте «Старый Белгород», который разработал Воронеж, действительно определены конкретные правила, схемы, нормативы зонирования, признаки обозначены. В свете этого момента здесь явно происходит противоречие. Это вопрос архитектурный и коммерческий. Не входит ли это в противоречие с моментами истории? Во многих городах история соседствует с современностью, но когда в Санкт-Петербурге «Газпром» предлагал вот эту «вышку» построить, все актёры, интеллигентные люди поднялись против этого. Город наш приграничный, и можно было здесь сделать символичную, сильную архитектуру. Покойный Станислав Сергеевич Михалёв предлагал и носил проект хорошей, мощной «свечки» в центре города. Она была навеяна мотивами русской архитектуры, белгородской архитектуры, а не срисована откуда-то.
— Но если каждый объект подстраивать прежде всего под экономическую выгоду, то во что в итоге может превратиться город?
— Вопрос сложный. Горожанкина проводит свою политику, это её жизнь и её кредо.
Вишневский идёт за фотографией ЗАГСа, попутно ругая Горожанкину. Приносит фотографию фасада ЗАГСа и кладёт перед мной:
— Визитная карточка моя. Видишь, о чём я тебе говорю? Можно так — красиво, модерново, сексуально. А можно пойти наперекор и сделать как в Москве Церетели или где-то ещё кто-то. Нельзя замыкаться и говорить, что такого не может быть, — оно может, но если оно не подтверждено каким-то здравым смыслом? Я ни в коем случае не хочу быть судьёй. Может быть, появится что-то абсолютно современное, такой комплекс, знаковая вещь, которая прославит Белгород.
— Вы входили в жюри конкурса на создание эскиза стелы «Белгород — город воинской славы». Стела была «знаковой вещью»?
— Это один из скандальнейших вопросов, в котором я принимал участие. Я как гражданин, порядочный человек, писал в управление культуры, что нельзя Ленина сносить.
Владимир Вишневский у дверей своей творческой мастерской в жилом доме на улице Костюкова
— Почему?
— Памятник истории. Его надо сначала вывезти по закону, убрать и сказать, что это — «бяка». А произошла подмена. Дух места изменился. Раньше можно было сидеть с девушкой, бутылочку винца открыть... А сейчас это кладбище. Стоит стела, памятник воинам.
— А в чём была скандальность?
— Многие не хотели переноса. Здесь опять двойные стандарты. Иногда просто не хочется говорить об этом, а с собой это унести.
— Что кроме «Парижа» ещё не вписывается в общий облик города?
— Да не то чтобы… Просто подмена понятий происходит. Общественный центр там. А жильё там — какая-то некорректная история, с точки зрения градостроительства.
— То есть нет вопиющих случаев строительства в Белгороде?
— Я могу небольшой пример привести начинающим архитекторам. Вопиющий недостаток по Гражданскому проспекту в районе «Радиомузыки», там дом новый пятиэтажный построили и вышли за «красную линию» на шесть метров. «Красная линия» — это святая святых, за неё нельзя выходить. А они взяли и у пешеходов шесть метров оттемяшили. Вот такие вещи город коверкают и превращают в провинцию.
— Есть ещё одно интересное здание — новый офис «Мираторга» между «Энергомашем» и Мичурина.
— Прекрасное здание. Деликатно, симпатично. Это разнообразие нас. Ещё возьмём здание напротив «Парижа» (офис «Агро-Белогорья» — прим. ред.) на другом берегу Везёлки — какая красота! Умно, тактично, и не жалко кустиков этих, деревца. Ёлки какие посадили! Само здание сверкает, бликует.
— Тогда как вы оцениваете то, что часть дизайн-кода Богдана Хмельницкого будет подстраиваться под пусть и красивое, но одно здание «Мираторга», а не наоборот?
— Здесь я тоже хотел бы сделать небольшое предупреждение. Я сам из Нижнего Новгорода, там очень много мастерских архитектурных. И вот идёшь по городу, кругом сплошные мастера, здание на здание не похоже, красота везде, искусство. Вот это явление! Возьмём другой вариант — архитектура Риги. В книге про неё указаны 150 архитекторов, которые принимали участие в застройке города! И все здания разные, неодноликие. А сейчас идёт какая-то интервенция. Я сначала обрадовался, когда на панельных зданиях стали вводить полосы, структуры. Бывают такие удачные решения, когда они колористически хорошо сделаны, по цвету — тёплые, земляные цвета. Но сейчас еду по Литвинова: красный цвет, зелёный, жёлтый?! Здесь уже конфликт жанров возникает. Не всё, что блестит — золото! Тут надо проявлять чуткость, грамотность и нельзя позволять архитекторам иметь такое безнаказанное, равнодушное отношение. Архитектор ошибается один раз, как и сапёр. Потеряв репутацию, можно потерять всё и навсегда. Нельзя такие вещи допускать. Был у нас такой вариант в 70-х — каждая улица имела своё решение, свой «дизайн-код». Были зелёные, красные, жёлтые, но всё равно концепция была чистого, светлого, масштабного города, а не вот такого аляповатого. Я присутствовал на обсуждении стрит-арта молодых дизайнеров. Так они хотят, так они лезут, так хотят «из штанов вылезти» именно на общественные здания! Хотят вот здесь (показывает на фотографию фасада ЗАГСа — прим. ред.) «впаять» — они не понимают, что это страницы истории, что нельзя ляпки какие-то писать здесь. Вам выделили в Москве заборы, вот там и «мочкуйте»!
— А уже сделанное в рамках проекта? Неужели вам всё не нравится?
— Здесь был эксперимент. Удачный. Есть места, где захолустье, фасад здания небрежный — там взяли, нарисовали девочку на качелях, это нормально. Ещё прошёл недавно, удивился, паровоз большой нарисовали — тоже «попали». Но в таких вещах нельзя заниматься самодеятельностью — надо привлекать совет художественный, градостроительный, проводить на конкурсной основе.
Работа сестёр Лисич в рамках проекта «Стрит-арт» на стене жилого дома
— Так если вас не приглашают на обсуждение даже таких вещей, что говорить о судьбах многоэтажек, которые намного больше влияют на облик города.
— Есть такое понятие — ревитализация. Оживление. Франция, торец дома, плющ завился. Растёт виноград — красотища невероятная! А здание начало подливать, кирпич разлагаться. И какое решение? Весь плющ убрали, а вместо (него — прим. ред.) нарисовали листочки, цветочки, весь прежний плющ, только в рисунке. Вот это ход культурный! Поэтому к каждому месту, уголку, надо тщательно относиться. Уголков-то особо и нет у нас ярких, привлекательных. Честно говоря, я по пальцам могу перебрать. На Гражданском проспекте «Аллею дружбы» эту сделали, она и политически уже пролетает, и неуютная она... И «стометровки» у нас нет хорошей…
— В этом отношении заведующая кафедрой дизайна БГИИК Юлия Легеза справедливо заметила, что дизайн-код — это не только про цвет домов, но и про другие элементы городской среды, например, скверы. Насколько это выполняется в Белгороде?
— Там целый факультет дизайна среды, да. А примеры их работы… Честно говоря, очень мало сделано. Приведу свой пример: я очень обрадовался, когда на пересечении Князя Трубецкого и Славы местечко освободили перед банком. Потом — бац! — святошу какого-то поставили с птичкой. Раньше можно здесь было обняться, поцеловаться, мороженое съесть, а сейчас звучание совершенно другое — религиозный деятель стоит. Не каждая же точка, не каждый поворот должен содержать памятник! Другой пример — то же самое происходит на Гражданском проспекте напротив «турецкого банка» (нынешний главный офис «Сбербанка» — прим. ред.), возле «Терволины», где строят кафе. Опять «сундук», «аквариум» ставят. Да, он временный, да, он снесётся, но, тем не менее, он будет создавать картину провинциальности и тупости городской среды. И опять за этим стоит равнодушие — дизайном городской среды там и не пахнет. В Москве убрали всё, а тут наоборот. Люди начинали торговать с газет на тротуаре, потом подняли их на прилавки, потом дали возможность эти «Оранжевые острова» делать и сейчас мы опять чуть-чуть это подменяем.
«Всё идёт на стыке перемены власти. Вёл политику Потрясаев — одно было, Боженов — другую. Смена мэров очень быстро происходит, управление архитектуры не успевает приспосабливаться».
— У меня дом в Нижегородской области, с речкой рядом, полной рыбы, лесом, полным грибами и ягодами, магазином. И когда мне становится плохо, я сажусь в «Сапсан» и приезжаю туда. Два-три месяца отдохну и возвращаюсь. Люди стремятся жить в квартире и иметь такую отдушину.
— Если бы вы сейчас были главным архитектором Белгородской области, какие идеи вы бы старались проповедовать?
— Перцев очень много сделал, самый ведущий архитектор. Виталий Владимирович вместе с Савченко вот это всё и «завинтили». Идея агломерации, транспортные схемы, расселение, каждому по дому — это потрясающая идея! Разбавляют высотными домами, вырывают центры, развязки хорошие — настолько сейчас город развился! Но я делаю ремарку: а как дальше это будет? Нужно, чтобы запущения не произошло.
— А что может произойти?
— Есть такой писатель Бим, у него рассказ «Атланты и кариатиды». Вот архитектор жил, строил, вырезал себе дом из досочек в прекрасном сосновом бору, заслужил все награды, уважение. Наступило время, дочка ушла, сын ушёл, жена бросила. И лежит он в роскошном коттедже, никому не нужный, позвонить некому. Пришла к нему бывшая секретарша, принесла батон, кефир… Понимаешь, к чему я клоню? К этому всё идёт. Я не знаю, будут ли «сыновья» продолжать этот образ жизни. Есть ещё один город в Мексике, где внутри запрещён личный транспорт. А по периметру города все развлечения: рыбалка, стрельба, танцы, охота, прикладное искусство. Люди отработали пять дней, доставка к работе происходит общественным транспортом. Но когда наступает суббота-воскресенье, каждый выезжает на своей машине удовлетворять человеческие потребности. Молодёжь — шашлыки резать, старики — на рыбалку или праздник. Архитектор такую модель жизни предложил.
— Вы общаетесь со студентами, причём с теми, кто должен формировать архитектурное будущее Белгорода.
— Сейчас студент пошёл инфантильный, неинтересный. Энтузиазма получить профессию и заработать копеечку — единицы.
— Архитекторы?
— Архитекторы, дизайнеры. У нас не было в своё время ничего — мы были голодны до информации. Первым слово «дизайн» в Белгород привёз я.
— Вы?
— Я. У нас был сленг. Идёт девушка красивая по улице, я говорю: «Какой дизайн, формочки, бедро, как дизайнерски одета!». А сейчас ко мне приходят студенты на подпись лицензии дипломных проектов. Я вижу, что они прекрасно владеют, знают, учатся хорошо, но… Что такое учёба? Мы учим рисовать или музыке не для того, чтобы сделать из них Шишкиных, Левитанов или Пикассо. Мы учим рисованию, чтобы научить видеть мир и отличать плохое от хорошего. Это то, что мы сказали о Горожанкиной, — высотку делать или горизонтальную композицию? Сохранить или убрать? В землю уйти или возвыситься, чтобы показать мощь нашего православия? В музыке то же самое — не Моцартов мы создаём, а людей, умеющих слушать. А ко мне приходят на занятия девчонки, наушники в уши на последних партах воткнули и не хотят рисовать. Многие вообще не ходили. А это беда.
— Кто тогда будет вашими последователями? Ведь если не студенты профильных специальностей, то кто?
— Любое время приносит свои коррективы. Всё можно исправить. Снести, восстановить. Вон гостиницу «Россия» снесли и как будто её не было. Я тебе идею хорошую скажу — море белгородское опустить. Об этом никто ещё не думал. А земли, которые освободятся от воды, застроить хорошим зданиями. Ты представляешь, какие инвестиции?! А в море добавить рыбы: карпа, щуку… Однажды в Венгрии было озеро Балатон. Оно на весь мир было очень известно, популярно с точки зрения проведения отдыха. Съезжалась туда вся знать американская и французская порыбачить, поохотиться. Но был там большой недостаток — комары кусали. И принимают решение — давайте комаров этих потравим. Потравили комаров, не стало стрекоз, а у стрекоз была личинка, которая кормила специальную ракушку. А эта ракушка выращивала там что-то… Утки перестали прилетать, рыбы перестали размножаться. Вода затухла. И прекраснейший курорт стал умирать. И президент принимает решение восстановить всё, чтобы оно было как было. А у нас в центре ткнули этот «Париж», а ведь сейчас всё это пойдёт и дальше. Там будет целая строительная платформа! И как я хочу ошибиться… Как я не хочу об этом думать. Как я хочу согласиться с этими застройщиками, с Горожанкиной. Но такого раньше не было! И чтобы это понять, мне надо перевернуть своё сознание и сознание всех коллег, которые сейчас в гробах лежат. Я очень хотел бы ошибаться, но принять я это никак не могу.
